Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но с чего мне вообще начать?
Я думал, что буду нервничать, но нет. Горе так подавляюще, что поглощает любые другие чувства.
– Всем доброе утро, – говорю я в маленький микрофон. – Меня зовут Джейми. Не все тут меня знают, но меня попросили говорить от имени семьи.
Ко мне обращено море лиц. Я кладу обе руки на кафедру, чтобы обрести равновесие, мне нужно сосредоточиться, не то я сломаюсь.
– Когда Майкл попросил меня выступить, он сказал, чтобы я просто объяснил, чем была для нас Стефани, – говорю я, и голос у меня не срывается. – Простите, что подвел вас, Майкл, но невозможно выразить словами то, что она значила для нас… во всяком случае, для меня.
Кое-кто из собравшихся опускает голову, тянется за салфетками. Я уже принял сознательное решение не смотреть на Майкла и Эбони, пока говорю. Во всяком случае, не раньше, чем закончу.
– Что можно сказать об этой девушке? – задаю я риторический вопрос. – Я познакомился с ней много лет назад, когда она была совсем другим человеком. Едва я ее увидел, я понял, что она особенная.
Многие улыбаются, они знают, что это правда. В ней действительно было нечто особенное – нечто неосязаемое, но такое, каким обладают лишь немногие.
– Стефани знала, что я скверно умею выражать свои мысли. Я знаю только один способ выразить чувства – через искусство. Поэтому вот что я для вас подготовил. Оно скажет тысячу слов… потому что, когда речь идет о Стефани, никаких слов не хватит, чтобы выразить, сколько она значила для меня.
Я слышу сдавленные рыдания из переднего ряда, но я не могу посмотреть. Я знаю, что это – Майкл и Эбони.
– Это всегда – больше, чем слова, – кое-как выдавливаю я и нажимаю «Play» на ноутбуке.
Несколько секунд в часовне царит полная тишина. Никто не знает то, что произойдет дальше.
А потом на большом белом экране над укрытым цветами гробом возникает портрет Стефани, который я нарисовал для выставки. У меня все внутри переворачивается при виде его, при мысли о том, что я никогда больше не коснусь этого лица.
В часовне раздаются судорожные вдохи, кто-то задерживает дыхание, люди начинают плакать. Я должен всем показать, какой удивительной была эта девушка.
Часовню заполняют звуки струнных, потом вступает фортепьяно. Когда начинается песня, я уже не могу сдерживаться. Я ни на кого не могу смотреть. Мой взгляд не отрывается от экрана. «Закрой глаза» Майкла Бубле могли быть написаны непосредственно для Стефани Карпентер.
Чертовы стихи прекрасны.
Я несколько дней потратил, подыскивая подходящую песню. Песня не из тех, какие я обычно слушаю. Я вообще терпеть не могу Майкла Бубле. Но как-то среди ночи, через несколько дней после ее смерти, я сидел в ее комнате, а эту песню заиграли по радио, и мне она показалась идеальной.
Какие стихи лучше всего передадут мои чувства к ней? Нет, не мои чувства к ней – это было бы слишком эгоистично. Я хотел найти такие, которые показали бы, какой она была удивительной. Как нам всем повезло, что Стеф была в нашей жизни. Какой сильной она была.
И эта песня как раз подходила.
У Стефани была поистине прекрасивая душа – во многих отношениях измученная. Мне бесконечно жаль, что она не бывала чаще счастливее. Но я хотел показать ее по-настоящему счастливой, поэтому музыку сопровождают фотографии и видеозаписи по большей части из последних лет ее жизни: она улыбается, смеется, корчит глупые рожицы с Эви и Аделаидой, гуляет где-то с Эбони, обнимает отца, снимки, на которых мы обнимаемся на семейных барбекю, видеозаписи того, как мы бегаем с детьми по пляжу, фотографии, которые я сделал тайком, когда она не видела, которые делал по ее просьбе, когда целовал ее в щеку…
Она счастлива.
Все в часовне завороженно смотрят на экран. Они улыбаются, плачут и смеются, а музыка нарастает, и стихи заполняют пространство под сводами.
Когда музыка подходит к концу, на экране возникает последнее изображение. Фотография юной, белокурой девочки лет двенадцати, одетой в красную ночную рубашку с маргаритками на рукавах. Рядом с ней стоит красивая, гламурная женщина в красном вечернем платье в пол. Ее длинные, светлые волосы зачесаны набок и водопадом ложатся на ее правое плечо. Чокер с бриллиантами у нее на шее сверкает в свете раннего вечера, который льется в спальню. Они стоят возле туалетного столика с тройным зеркалом, заставленного всякими женскими мелочами: пузырьки духов, косметика, расчески и драгоценности. Но главное на фотографии то, как они смотрят друг на друга. Стефани мне как-то сказала, что это последняя фотография ее мамы перед болезнью. Это последнее ее воспоминание о мире, в котором все было хорошо, и она рада, что его сохранила. Стефани уже не помнила, что ее так рассмешило, но они пристально смотрят друг на друга и смеются до упаду, и их лица полны любви.
Мать и дочь.
Октябрь 2018 года
Джейми
Гравий скрипит под колесами, пока мы катим по уже знакомой подъездной дорожке. Деревья оделись разноцветной листвой: ярко-красные, жжено-оранжевые и множества оттенков желтого. Фасад здания увит ярко-красным плющом, настолько контрастный на фоне пейзажа, что кажется голограммой. Эффект поистине ошеломляющий.
Впрочем, осень всегда была моим любимым временем года в Хитвуд-Холле.
– Уже приехали? – спрашивает Эви с заднего сиденья.
Я смеюсь над сущим клише. Она задавала этот вопрос с тех пор, как мы выехали почти час назад, поэтому отвечаю весело:
– Ну да! Мы на месте!
– Ура! Просыпайся, Аделаида! Мы приехали! – вопит Эви маленькой принцессе в соседнем автомобильном кресле, которая спит, свесив голову набок.
Так странно было сюда звонить…
Тут все знали Стефани: Эврил с ресепшена, метрдотель, управляющая. Они знали нас обоих. Мы столько лет подряд сюда приезжали. Никто никогда не задавал вопросов. Никто не выносил суждений. Они, вероятно, знали, что происходит, но всегда держались вежливо и дружелюбно. Они стали нашими друзьями.
Мне показалось, что будет правильно им сообщить. Не знаю, уместно ли это было, но я все равно позвонил.
Они выразили свои соболезнования и печаль, такого я не ожидал, а потом позвонили несколько недель спустя с вопросом, не хочу ли я приехать сегодня. Они хотели сделать нечто приятное для «девушки, которая любила тут гостить».
Я спросил у Майкла, можно ли мне взять с собой девочек, и он счел это отличной идеей – невзирая на то, что именно тут мы со Стефани проводили наши «незаконные ночи». А еще он напомнил мне, что Стефани была тут поистине счастлива, поэтому хотел, чтобы ее дочери увидели Хитвуд-Холл.
Я паркую машину, и девочки выскакивают наружу. Эви вприпрыжку бежит на крыльцо, Аделаида ковыляет следом, для верности держа меня за руку. У двери меня встречает Эврил, которая бросила свою стойку и меня обнимает. Она не слишком изменилась с того дня, когда я познакомился со Стефани. Ее длинное каре поседело, но она носит все те же очки в красной оправе по моде пятидесятых. Повернувшись к девочкам, она говорит, мол, они похожи на мать. Я смотрю на них – сходство действительно невозможно не заметить. Обе они стоят навытяжку – точь-в-точь маленькие солдатики. Как всегда организованная, Эбони одела их обеих сегодня в комбинезоны. Они выглядят пугающе очаровательными. У обоих светлые, как у Стефани, волосы, но чуть-чуть вьются.