– Лукас, где Тибо?

– Я спрашиваю себя о том же, ваше величество, – проговорил Лукас, который очень боялся этого вопроса. – Овид предупреждал, что у короля встреча с советницами, он освободится к обеду. Вот только…

– Только что?

– Уже три часа, госпожа, а советницы его и в глаза не видели.

Эма отбросила одеяло и вскочила, как была, полуголая. Она сделала два шага, покачнулась и разбила бы себе нос, если бы Лукас ее не подхватил. Он накинул на нее первый попавшийся под руку халат – халат Тибо. Эма запахнулась в него, но у нее так дрожали руки, что Лукас наклонился и завязал на ней пояс. Эма резко его оттолкнула.

– Говори сейчас же, где он!

– Не знаю, госпожа.

– Врешь!

– Нет, госпожа. Овид сказал, что король идет на встречу с советницами и вернется к обеду.

– Овид, Овид! А где сам Овид?

– Понятия не имею, госпожа.

– Перестань называть меня госпожой! – завопила Эма что есть мочи.

– Но…

Эма отвесила Лукасу пощечину. Лукас принял ее безропотно. Следы пальцев медленно проступали у него на щеке, и Мадлен, появившись с грелкой, тотчас их заметила. И тут же озабоченно спросила:

– Вас никто не обидел, ваше величество?

Эма упала на кровать.

– Никто, Мадлен.

Горничная приложила грелку к ногам Эмы и бросила испепеляющий взгляд на Лукаса. Эма чувствовала жжение внутри, будто внутренности расплавились.

– У меня рези в животе…

– Доктора, Лукас! Скорее доктора! Чего ты ждешь? – крикнула Мадлен.

– С ним что-то случилось, – простонала Эма. – Он в опасности!

– Кто, госпожа? Доктор? – встревожилась Мадлен.

– Да нет! Король, – ответил Лукас, потирая щеку.

Овид в это время добрался до конюшни. Увидев истерзанного Эпиналя, конюх Шале в белоснежной форме и белых сапогах едва удержался, чтобы не закричать. У него были самые высокие представления о гостеприимстве, и он не считал возможным вмешиваться в жизнь гостей. Жеребца поставили в стойло, он постоял немного и повалился на бок. Ребра ходили ходуном, из порезов сочился гной. Конь испуганно косил глазом, который так и светился зеленым фосфорическим светом.

Овид собрал все мужество, готовясь предстать перед королевой. Никогда в жизни у него не было более тяжкой задачи. С красными глазами, распухшим носом, белый как полотно, он входил в королевские покои так, словно целая армия толкала его в спину, а он упирался. Едва взглянув на него, Эма отослала Мадлен, попросив ее заварить чай и принести чашки. Горничная вышла с такой же неохотой, с какой Овид входил.

– Овид! Говори скорей, где король!

– Госпожа… – начал Овид.

Баталёр так и не нашел нужных слов. В голове стоял густой туман, он с трудом пытался из него выбраться.

– Где Тибо?

– Он… Он… пропал, госпожа.

– Пропал?!

– Волки гнали его лошадь, и он пропал в… в…

– Где, Овид?

– В Гиблом лесу.

Эма выпрямилась, села на постели.

– Кто-нибудь возвращался из Гиблого леса? – спросила она спокойно.

– Никто туда не входил, – прошептал Лукас.

– Я привел Эпиналя, госпожа, – прибавил Овид.

Слабое утешение, но другого не было, так что Овид повторил:

– Эпиналь. Конь выбрался из Гиблого леса.

Да, напрасно он это сказал. Эма развернулась к Овиду и замахнулась. Он непременно тоже получил бы пощечину, если бы не Лукас, успевший схватить королеву за руку, да так крепко, что у нее засаднил рубец на запястье. Потом Лукас бессознательно сделал то, что делать запрещено: притянул к себе Эму и обнял.

– Эй, – одернул друга Овид. – Если нельзя прикасаться к юнге, то к королеве тем более! – И сделал шаг к Лукасу.

Но Эма не была уже ни юнгой, ни королевой, она стала сама не своя. Невыносимая тоска разрывала грудь, и она горько разрыдалась, положив голову на широкое плечо Лукаса. Он не мешал ей плакать, замер и старался дышать как можно реже. Эма не проронила ни единой слезинки с того дня, как попрощалась с матерью. Плотину прорвало, и слезы полились неудержимым потоком.

– Начинаем поиски! Собираем людей!

Эма перестала плакать так же внезапно, как начала. Подняла голову, оттолкнула Лукаса, вытерла мокрое лицо и завязала потуже халат, чтобы не болтался.

– Правильно, госпожа, – похвалил Лукас, расправляя промокшую от слез рубашку. – Я известил управляющего Шале, сейчас ударят в колокола.

– В колокола?

– Будут бить в набат. От одной колокольни к другой передадут весть, и если часовые не уснули на посту, то через час с четвертью весь остров узнает, что случилась беда. По звону угадают какая: разбой, ураган или пожар… Добровольцы поспешат на помощь.

– Как они узнают, куда идти?

– Они соберутся там, где зазвонил первый колокол, госпожа. Каждая звонница прибавляет один удар, каждая деревня считает удары. К вечеру у ворот Шале будет не меньше двух сотен человек.

– Я считаю, лучше не сообщать, что пропал король. Боюсь Жакара, он приложит все усилия, чтобы короля не нашли.

– Люди в Шале видели Эпиналя, госпожа, – возразил Эме Овид.

– Прикажи им молчать.

– Госпожа… – осмелился подать голос Лукас. – Когда случается несчастье, подданным помогает король, он обычно первым приходит на помощь.

Эма еще туже затянула пояс, зажмурилась, потом открыла глаза. Они стали черными, как сажа.

– Действуйте. Его необходимо найти.

Мадлен вернулась с чаем, но Эма к нему не притронулась. Она мгновенно оделась и побежала в конюшню. Эпиналь лежал на подстилке, тяжело дышал, повязки пропитались гноем. В глубине стойла на табуретке сидел Лисандр, он занимал так мало места, что Эма поначалу его не заметила. Зато сразу обратила внимание на зеленоватое фосфорическое свечение.

– Что же ты такое увидел, Эпиналь? – Королева присела возле коня.

– Ваше величество!

Эма вздрогнула от неожиданности, обернулась и увидела сапоги конюха, белоснежные, как платье невесты. Конюх склонился до земли, а Эма мгновенно вскочила, к юбке пристали соломинки.

– Ваше величество, ему не выжить.

Эме показалось, что конюх говорит о Тибо.

– Что-что? – переспросила она.

– Конь не выживет. С ним лучше покончить.

– Эпиналь необыкновенный!

– Не спорю, но у него агония.

– Вы уверены?