не в наличии достаточных финансовых средств на приобретение вооружения и боеприпасов, а в крайне ограниченной пропускной способности национальных железных дорог и внутренних водных путей для доставки уже полученных военных грузов к местам назначения. Отсюда следовало, что Россия не в состоянии разумно распорядиться теми военными ресурсами, которые ей предоставлены с использованием кредитов союзных стран и, несмотря на острую нехватку морского тоннажа, уже доставлены в российские порты. Все это сразу же дало основания западным представителям заговорить о «неумеренных запросах России».

Что и говорить, удобно вести переговоры с таким оппонентом. «Малоискушенный в большой политике В. Гурко» не смог добиться от союзников даже твердых обещаний постараться удовлетворить заявки российских военных[791].

Но самое интересное стало происходить с началом переговоров в «узком кругу», когда с 7 февраля 1917 г. в Петрограде приступила к работе союзная финансовая группа. За столом оказались два главных игрока — лорд Ревелсток и Барк. Кроме Замена практически никто с российской стороны больше допущен не был. Разговор шел за закрытыми дверями. При этом лорд Ревелсток сразу подчеркнул, что задача встречи ознакомительная и он не уполномочен «принимать на британское правительство какие-либо окончательные обязательства». Так и указано в меморандуме по итогам переговоров. Барк заявил, что если «императорское правительство не сможет внушить доверие к рублю путем установления устойчивости его курса за границей», то это «грозит катастрофой не только в финансовом, но и в военном и политическом отношениях». При этом Барк, не называя каких-либо конкретных цифр в отношении кредитов, сосредоточился на необходимости поддержки курса рубля на зарубежных биржах. Так, по его словам, русская валюта обесценилась на 41,9 % в Лондоне и на 37,5 % в Париже. Барк заговорил о необходимости обеспечить поддержку курса рубля не ниже 140 руб. за 10 ф. ст. На эти цели он попросил у англичан по 12 млн ф. ст. в квартал до конца 1917 г.[792] Понятно, что после подобных заявлений у британцев появились веские стимулы ускорить выкачивание золота из России. Они фактически разоружили русскую делегацию во время переговоров с англичанами о размере кредитов. Смутно чувствуя это, Барк, по-видимому, сознательно не называл ни месячной, ни годовой нормы кредитов[793].

Я бы еще многое мог написать о ходе тех переговоров по финансовым вопросам в февральском Петрограде. Но ограничусь этим. Мне совершенно понятна подчеркнутая корректность советского историка в его оценке поведения Барка, учитывая эпоху и служебное положение А. Л. Сидорова. Но лично для меня очевидно, что позиция Барка не просто была заранее «известна англичанам», а полностью ими сформулирована и передана конфиденту Ллойд-Джорджа для исполнения. Вся линия поведения Барка отвечает тому, чего ждут хозяева от агента влияния в нужный для них момент. И Барк не «смутно чувствовал» что-то, он точно знал, чего от него ожидают и как он должен себя вести. Он изо всех сил отрабатывал свое безопасное, безбедное будущее существование.

Конечно, на словах и лорд Мильнер, и сам Ллойд-Джордж были готовы рубаху на себе рвать, говоря о помощи России. Но на самом деле их пугало только одно — лишиться возможности распоряжаться жизнями русских солдат и остаться в одиночестве перед лицом германской военной колесницы. Они начали понимать, что в пренебрежении к нуждам русского фронта перегнули палку. Так, русские имели одно орудие на километр фронта, в то время как англичане 13, а французы — 10[794].

Однако решения февральской конференции союзников в Петрограде по финансовым вопросам западные союзники так и не утвердили.

«Удар кнута, которым была конференция союзников для русской администрации или, по крайней мере, для петроградских канцелярий, уже больше не дает себя чувствовать», — с грустью отметил Палеолог 2 марта 1917 г.[795] Оставалось только одно: спешить урвать у России то, что еще можно.

Следует отметить, что, когда знакомишься с архивными документами того периода, то, помимо нескрываемой жадности, впечатляет наличие многочисленных примеров несогласованности действий различных британских ведомств, настолько явной, что порой это вызывает оторопь. Так, в Банк Англии внезапно обращается первый помощник лорда Адмиралтейства В. У. Баддели[796] с просьбой пояснить, о чем идет речь в срочной секретной телеграмме командования военно-морских сил Канады, которая поступила из Оттавы. Флот Канады интересуется: «Предназначается ли золото, которое в данный момент перевозится японскими крейсерами в Эскуаймолт, для передачи в Оттаву министру финансов?»[797]

В Банке Англии поначалу теряют дар речи, поскольку, казалось бы, особо секретные сведения становятся известны столь широкому кругу лиц. Подозрение поначалу падает на японцев, допустивших утечку сведений. «Поскольку все организационные моменты, касающиеся данной транспортировки золота, решались через вас, — пишет лорд Канлифф Кэнго Мори, — я надеялся, что правительство Канады не будет иметь никакой информации, пока не получит ее от нас. Возможно, вам следует уточнить, как так получилось, что ваше правительство напрямую связалось с канадцами по данному вопросу»[798].

Однако представитель Токио дает четкие пояснения: «Я убежден, что правительство Японии никогда не связывалось с властями Канады». И в конце этого, поверьте на слово, и так довольно жесткого послания Мори делает приписку, весьма обидную для самолюбия британцев: «Исходя из этого, я нахожу целесообразным для вас предпринять соответствующие меры, чтобы все ваши заинтересованные органы власти действовали в соответствии с вашими пожеланиями»[799].

И все-таки я допускаю, что утечка сведений произошла в Токио, только не у японцев, а у англичан, из их посольства. Это подтверждается сообщением из Казначейства Великобритании, что английский посол в Токио «по просьбе канадского правительства просит уточнить: куда следует отправлять перевозимые из России в Америку золотые слитки, в Оттаву или Нью-Йорк?»[800]

Подкрепляет обоснованность этой версии и вскоре поступившая в Лондон телеграмма № 414 из Петрограда от Замена: «Министр морского флота информирует, что, по полученной им информации из Японии, враг в курсе следующей отгрузки золота. Хотя информация, которой располагает противник, неточная. Например, он предполагает, что золото будет погружено на одно из судов Добровольческого флота в направлении Америки»[801]. И хотя здесь идет речь о транспортировке следующей партии золота, очевидно, что если русской военно-морской разведке удалось получить в Токио данные сведения уже на этапе предварительной проработки вопроса, то нельзя исключать, что подобными возможностями располагали и немцы, особенно с учетом сильных прогерманских симпатий в сухопутных силах Японии, которые помогали создавать прусские инструкторы[802].

1 февраля 1917 г. в Казначейство поступила телеграмма от британского посла в России Джоржа Бьюкенена, в которой указывалось, что «после предоставленных объяснений российское правительство согласилось отправить золота на 20 млн фунтов стерлингов и уточнит дату его прибытия во Владивосток в