это изменение? Именно в той степени, в какой правители получили право религиозного самоопределения, их подданные его потеряли. Они были вынуждены принимать веру своих правителей. Максима cuius regio eius religio была, поэтому, по своему характеру абсолютистской. В любом случае 1555 г. указывает на неразделимость политики и религии в XVI в.: государство не было светским, даже если внутри империи стал возможен деноминационный плюрализм. Испанский религиозный универсализм был избирательно замещен множеством религиозных абсолютизмов.

В какой мере Вестфалия разрывала эту связь? Принцип, в соответствии с которым каждый правитель мог выбрать или навязать свою веру своим землям, был отброшен и заменен правилом (статьи 5, 2 IPO), устанавливающим, что на каждой территории должна была «навечно» сохраняться та религия, которой она обладала 1 января 1624 г. – эта дата стала знаменитым Normal]ahr (базисным годом), служившим стандартом восстановления довоенных связок конкретных территорий и религий. Здесь мы, таким образом, обнаруживаем не что иное, как международное предписание территориального распределения разных конфессий – в противоположность Аугсбургу. Хотя правители могли менять свои вероисповедания, официальная вера страны должна была оставаться неизменной [Asch. 1988. Р. 124]. Сословия стали хранителями религиозного status quo. Это означало серьезное ограничение ius reformandi территориальных князей. В особых случаях, например для епископства Оснабрюк, в договорах было зафиксировано чередование католических и протестантских правителей. И снова в этом мы видим попытку «заморозить» распределение конфессий, дабы минимизировать конфликты. Международный договор, который привязывает религию к определенным территориям, вряд ли может рассматриваться в качестве шага по направлению к внутреннему суверенитету. Хотя приверженцам небольших вероисповеданий было позволено отправлять свои культовые действия в частном порядке, большинство из них эмигрировали в страны своей веры [Burkhardt. 1992. S. 176]. В целом, 1648 г. задал интернационализацию территориального конфессионального статуса, что перевело часы религии к отметке 1624 г. или, если брать конституционные условия, – к периоду до 1555 г., причем целью было не самоопределение, будь оно княжеским или народным, а гарантия мира. В этом смысле международная политика не подверглась секуляризации, a res publica Christiana была обновлена за счет pax Christiana.

Реставрация также отражалась в международном порядке, заложенном в условиях мира. Сторонники тезиса о нововременном характере Вестфалии обычно ссылаются на ключевое условие из статей 8, 2 (IPO) и параграфов 62–66 (IPM), в которых определяются права германских сословий заключать договоры, вступать в союзы и объявлять войны (ius foederis et ius belli ас расет). Права заключать договоры, объявлять войны, издавать законы, собирать армии и облагать налогом, как предполагаются, совпадают с критериями суверенитета периода Нового времени. Однако тут следует провести ряд важных различий.

Во-первых, даже этот образец нововременного поведения в сфере международных отношений не являлся новшеством. Как указал Андреас Осиандер, «вопреки некоторым утверждениям или предположениям, это было лишь прояснение уже существовавшего обычного права. Право сословий вступать в союзы было юридически закреплено со Средних Веков» [Osiander. 1994. Р. 47] (см. также: [Dickmann. 1972. S. 325–332]). Ius foederis сословий было признано уже в 1356 г. в Золотой булле. Хотя у этого права длинная родословная, оно никогда не было абсолютным, а подчинялось классическим феодальным взаимным ограничениям, накладываемым отношениями с императором, феодальным сюзереном. Договоры 1648 г. заново утвердили и уточнили его. Но это не предполагает протонововременного характера германских средневековых сословий в период, предшествовавший 1648 г. Скорее, это указывает на собственно двойственную природу германской имперской конституции, в которой «свобода» сословий и территориальных принцев – их ius armorium – существовали и до 1648 г., и после него [Burkhardt. 1992. S. 101, 105]. Кодифицированное право вступать в союзы соответствовало господствующей конституционной практике Германской империи. В этом смысле, ius foederis было неотъемлемой частью средневековых концепций взаимной вассальной верности полунезависимых феодальных акторов [Bockenforde. 1969. Р. 458–463] (см. также классическое исследование Бруннера: [Brunner. 1992]). Его корни лежат в средневековом сеньоральном праве на сопротивление, основанном на статусе вооруженного сеньора, закрепленном в более широком контексте феодальных отношений эксплуатации. Средневековое право на сопротивление и право на заключение договоров были нераздельными.

Во-вторых, эти права были существенно ослаблены другими оговорками. Главное, предоставленные Сословиям ius belli ас расет и ius foederis были ограничены оборонительными союзами и действиями. Другие условия запрещали создание союзов против Reichslandfrieden(Имперского мира) и самого Вестфальского соглашения (статьи 8, 2 IPO). Эти ограничения полностью согласовывались с ius territoriale (Landeshoheit / территориальным верховенством), которым обладали Сословия, но не с нововременным понятием суверенитета. Постоянное нарушение этих условий указывает на социальные и политические причины, которые лежат за пределами сферы правовых интерпретаций. Существовали и более очевидные условия. Например, договоры запрещали интервенцию в Бургундский круг Империи, то есть в Испанские Нидерланды (параграф 3 IPM). Другими словами, ни императору, ни германским политическим образованиям не разрешалось присоединиться к испанцам в их продолжающейся войне с французами на этом театре действий. Это отражало главную военную цель Франции, а именно изоляцию Испании от ее имперского союзника. Поэтому, с французской точки зрения, Вестфальские договоренности представляли собой сепаратный мир (Separatfrieden / Sonderfrieden), запрещающий вмешательство во франко-испанские отношения и предоставляющий Франции возможность разбираться с Испанией в одностороннем порядке. Франция и Испания подписали двусторонний Пиренейский мирный договор одиннадцать лет спустя.

В-третьих, в то самое время, когда германские сословия и принцы заново утверждали свои полномочия создавать союзы, они продолжали пользоваться «ius suffragii», то есть правом участвовать в определении имперской внешней политики через общегерманский имперский рейхстаг (Reichstag) (статьи 8, 4 IPO; параграф 65 IPM)[210]. Впервые он собрался в 1653 г., а затем – с 1663 до 1806 г. в Регенсбурге в качестве постоянной ассамблеи представителей сословий, защищающего их свободы и помогающего определить политику империи. Хотя германские сословия оставались погруженными в имперские институты, их предположительная суверенность была еще больше подорвана условиями, запрещающими образование союзов против императора, что служило гарантией действия обычая имперской лояльности (.Reichstreue)[211], а также войны между ними (параграф 116 IPM). Они были обязаны передавать свои споры в два высших суда империи – Reichskammergericht (Имперский камерный суд) и Reichshofrat (Имперский придворный совет) – в соответствии с процедурой, известной как Reichsexekution. Следует отметить, что эти суды не только разрешали споры между сословиями, но также заслушивали жалобы и иски, подаваемые подданными против их территориальных сеньоров, которым они напрямую подчинялись. Перенаправление межсословных споров в высшую инстанцию ясно доказывает верховенство Империи. Хотя Reichstagзаблокировал превращение Германии в абсолютистскую империю, в равной мере он закрыл возможность и ее полной фрагментации на небольшие, независимые мини-абсолютизмы. Империя была и оставалась многоуровневой, полуфеодальной, полумонархической федерацией, в которую был включен конституционный статус германских принцев и сословий. Германские сословия не обладали полным суверенитетом [Steiger. 1998. S. 68].

Система коллективной династической безопасности против баланса сил

Ограниченный «суверенитет» (территориальное верховенство) германских сословий предполагало, что Вестфалия не была исключительно международным соглашением, являясь также и вмешательством во «внутреннюю структуру» имперской подсистемы (статьи 17, 2 IPO). Договоры поэтому носили двойственный характер, являясь одновременно