Федор покосился на Веронику:

— Пока нет, не в нем. Пока дело в том, что Вадим тоже былубит. Вчера я думал, что из трубки дунули, а сегодня думаю, что из детскогоарбалета выстрелили. Тут этих арбалетов продается — на каждом шагу. Срезиновыми стрелами. Видели?

— Федор Федорович, немедленно прекратите нас расстраивать! —Это, конечно, Элеонора Яковлевна.

— Разве я расстраиваю? — удивился Федор. — Все еще впереди.Странный способ убийства, странное оружие, все очень странное. Но наш убийцатоже человек… странный.

— Ну кто, кто?

— Вероника!

— Дед, ну что такое? Что он все тянет и тянет, я больше немогу!

— Дело в том, что у нас перед глазами было не толькоубийство, но и еще некоторым образом…

— Что?!

— Вероника!

— Любовный роман, — договорил Тучков быстро, — вернее, дажедва. Нет, три.

— Три романа? — бодро удивилась Юля.

— Один из них окончился трагически. Вадим погиб, и Галяпока… не в себе.

— Его лошадка сбросила, — пробормотала бабуся Логвинова,опять устраиваясь подремать. Глаза у нее закрывались. — Он на лошадке, а она,стало быть, его… товокнула… норовистая, видать, лошадка…

— А какие еще… романы?

Федор Тучков вздохнул с тоской и посмотрел на Марину. Какона его понимала!

— Есть еще Вероника и Павлик Лазарев и Геннадий Иванович сОленькой.

Стало так тихо, что показалось, будто мальчишки со своиммячом ворвались прямо в директорский кабинет.

— Димон, держи!! Димон!! Да он не вратарь, а Филимонов,блин!

— Сыночек? — тихим голосом спросила Валентина Васильна. — Тычто? С этой кошкой драной… встречаешься?

Дед Генрих Янович крякнул, сорвал очки и швырнул на стол.

— Я говорил тебе, — сказал он внучке с сильным акцентом, —что из этого ничего, кроме сраму, не выйдет. Я же говорил тебе!

— А мне все равно! — вдруг крикнула Вероника. — Я его люблю!

— Любит она, видите ли! — фыркнул дед и повернулся к Марине.— Видите, что себе в голову вбила! Любовь у нее! Верите ли, специально изМосквы увез, думал, хоть отойдет здесь, так он за ней приехал!

— Павлик, — простонала Валентина Василька, — мальчик! Дакты… за ней?! За кошкой драной?! Ты не к маме приехал?!

— Паша, скажи ей! — закричала Вероника и заплакала. — Ну,скажи ты ей! Ну, Паша!

— Чего говорить-то? — хмуро спросил тот и зашевелил своимискладками. — И так все ясно. Мы с ней поженимся, и вы тут что хотите делайте.Прости, мамань. И вы тоже, дедушка.

— Да какая она тебе пара, сыночек?! Ни в огороде, ни вхозяйстве ведь ничего! Только денежки твои профукает, да еще небось и не родит!

— Мам, — сказал Павлик негромко, — ты помолчи пока. Ты мневсе потом скажешь, а я послушаю. Один. Договорились?

Странное дело, но мать утихла. Рот у нее самопроизвольнооткрывался некоторое время, а потом она повалилась на диван и толстыми пальцамивзялась за щеки — лак на ногтях почти облез.

— А че? — прошамкала бабуся Логвинова. — Чай плохо? Деломолодое, пущай их себе…

Вероника всхлипывала.

— Дед, мы встречаемся уже два года! Два! Дед, ну я же небезмозглая дура, чтобы ничего не понимать! Ну почему ты совсем, совсем!

Марина была так поражена, что не могла даже ни о чемспросить своего генерала.

Вероника и Павлик?! Господи Иисусе! Куда там старикуШекспиру с его итальянскими семьями, когда тут Павлик с Вероникой!

— Разговор, который мы подслушали с Мариной, — начал ТучковЧетвертый, — как раз больше всего подходил под разговор влюбленных, которыевстречаются… тайно. Я потом запутался немного, но путался недолго. Я хотел,чтобы Марина мне помогла выяснить кое-что. Я думал, что она поговорит сВероникой, и… Она помогла мне, но в разговорах уже не было необходимости. Таквот. На корт вчера Вероника пришла в мокрых кроссовках и зачем-то три разаповторила нам, что только что встала с постели, хотя никому из нас не было деладо того, когда она встала. Тем не менее она повторяла. Как я понимаю, для тогочтобы все запомнили и при случае подтвердили Генриху Яновичу, что она никуда неотлучалась и на площадку пришла прямо из номера. А она ходила на свидание.Верно?

Вероника кивнула и покосилась на своего деда. Тот сиделочень прямо и барабанил пальцами по столу.

Марина почему-то вспомнила свою мать.

Да. Все это очень нелегко. Нелегко.

Даже таким молодым нелегко.

— Потом Марина слышала, как они ссорились с дедом, и Вероникакричала что-то о том, что умрет, но я никак не предполагал, что она можетумереть от любви… к Павлику.

— Так ведь никто не предполагал, — язвительно вставил ГенрихЯнович и пронзительно посмотрел на преступницу. Преступница вдруг емуулыбнулась дрожащей улыбкой. Дед величественно отвернулся.

А может, и обойдется, кто их знает? Может, у них и вправду…любовь?

— Потом была игра с телефоном, который не звонил, — все длядеда, чтобы он ничего не заподозрил. Вы ведь пообещали ему, что больше не станетевидеться с Павликом, да? И разыграли сценку с неведомым московским приятелем,которого называли дусей и объяснялись в любви. Правильно?

Вероника кивнула.

— Господи, какой разврат! — пробормотала Элеонора Яковлевна,содрогнулась и погладила Оленьку по плечу. — До чего могут дойти эти молодые!

— Я пообещала, потому что дед сказал, что я его сведу вмогилу. А Пашке я сказала, что попробую все же его уговорить. Ну вот. А дедникак не уговаривался. Я тогда Пашке записку написала, чтобы он уезжал, и поддверь сунула.

— Я знаю.

— Откуда? — поразилась Вероника и вытерла слезы. — Никого жене было в коридоре!

В коридоре не было, подумала Марина быстро. Зато на балконеоказалось полно народу.

— Я не знала, что он приедет, — объяснила Вероника, — я егопросила не приезжать. А он заявил, что такой подходящий случай всем все открыть— и деду, и его… маме. Он сказал — ты потом ни за что не решишься. Давайсейчас. А я боялась очень. Я хотела, чтобы он уехал.

— Да что мы?! Разбойники с большой дороги, что ли? — вдругпронзительно вопросила Валентина Васильна и высморкалась в носовой платок вкрупную синюю клетку. — Мы что, своим детям враги, что ли? Боялась она! Подумаешь,трусиха какая! Нужен тебе мужик, так и стой на своем, никому не отдавай! А тобоится она! Волков бояться, в лес не ходить!