И если 4-ст. ямб XIX века воспринимался и воспринимается читателями как симметричный, легкий, плавный и гладкий, то стих в стихотворении «Меланхолия» производит впечатление резко асимметричного, затрудненного, спотыкающегося, шероховатого» (Там же. С. 307). Добавим, что «стих с облегченным предпоследним иктом» соответствует как раз тому, что Гумилев в своей рецензии справедливо считает «пушкинским» «четвертым пэоном» (один из видов т. н. «сверхдлинных стоп» (пэонов и пентонов), получаемый путем сочетания пиррихия и ямбической стопы (т. е. три безударных слога и четвертый — ударный)). Стр. 35–36. — Цитируется ст-ние «Роскошная дева». Стр. 37–39. — Несколько месяцев спустя сходным образом рассуждал о Белом И. Ф. Анненский на страницах «Аполлона»: «В мою задачу не входят симфонии и прочая проза Белого, но и в стихах я все еще как-то не разберусь, а изучал их, видит Бог, прилежно. Многое нравится <...>, но нельзя не видеть и какой-то растерянности поэта, а потом...» (Анненский И. Ф. О современном лиризме. II // Анненский И. Ф. Книги отражений. М., 1979. С. 367). Впоследствии, по свидетельству Н. А. Оцупа, Гумилев говорил о Белом: «Этому писателю дан гений, но гений свой он умудрился погубить» (Оцуп Н. А. Современники. Париж, 1961. С. 61).

15

Речь. 11 мая 1909.

СС IV, ЗС, ПРП 1990, СС IV (Р-т), Соч III, ОС 1991, Гумилевские чтения 1984.

Дат.: до 11 мая 1909 г. — по времени публикации.

Имя Иннокентия Федоровича Анненского (1885–1909) было окружено в кругах акмеистов-«аполлоновцев» почитанием как имя «учителя» (см. ст-ние Ахматовой «А тот, кого учителем считаю...» из цикла «Венок мертвым»). Именно Гумилев — «ученик» Анненского и в прямом смысле слова (Анненский был директором Николаевской царскосельской гимназии, выпускником которой был Николай Степанович) и в плане литературном (Он вбрасывал в пространства безымянных / Мечтаний — слабого меня) — стоял у истоков «акмеистической «анненской» мифологии». «...Гумилев, искренний почитатель Анненского и в каком-то смысле пропагандист его творчества (см. свидетельство Волошина в публикации А. В. Лаврова и В. П. Купченко «И. Ф. Анненский. Письма к М. А. Волошину» — Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1976 год. Л., 1978. С. 242, прим. 1), играл важную роль, введя Анненского в модернистские литературные круги и связав его со многими литераторами столицы» (Неизд 1986. С. 249). Об отношениях Гумилева и Анненского см.: Струве Г. П. Иннокентий Анненский и Гумилев. «Неизвестная» статья Анненского // Новый журнал (Нью-Йорк). Кн. 78. 1965. С. 279–285; Тименчик Р. Д. Иннокентий Анненский и Николай Гумилев // Вопросы литературы. 1987. № 2. С. 271–278; Баскер (гл. «О Царском Селе, Иннокентии Анненском и «царскосельском круге идей» Гумилева»). О связи статьи Гумилева о «Книге отражений» с его рассказом «Последний придворный поэт» и об их роли в «легенде Анненского» см. комментарии к № 8 в т. VI наст. изд.

Стр. 1–2. — См. «Предисловие» Анненского: «Я пишу здесь только о том, что все знают, и только о тех, которые всем нам близки.

Я отражаю только то же, что и вы.

Но самая книга моя, хотя и пестрят ее разные названия, вовсе не сборник, и она не только одно со мною, но и одно в себе <...>». Дж. Доэрти, раскрывая более общее значение для формирования эстетики акмеизма «Книг отражений», писал: «...Анненский противопоставляет символистскому понятию об искусстве, как составной части систематического, более обширного корпуса знаний (например, у Белого и Вячеслава Иванова), предположение, что искусство, и каждое произведение искусства, должно создать совершенно отдельное органическое целое. <...> Иначе говоря, статьи Анненского непосредственно возникают исключительно из литературных интересов и ценностей; они являются «отражениями» не в классическом смысле миметизма (mimesis), но отражениями литературной традиции, как зеркало данного психологического момента» (Doherty. P. 52–53). Стр. 2–3. — Имеются в виду статьи «Символы красоты у русских писателей», «Гейне прикованный», «Бранд — Ибсен», «Мечтатели и избранники». Стр. 8–9. — Имеются в виду стихи из Книги Екклесиаста или Проповедника: «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — все суета» (Еккл. 1:2) и из Первого послания к Коринфянам Апостола Павла: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий» (1 Кор. 13:1). Стр. 17. — Имеется в виду эпизод из Первой Книги Царств: явление тени пророка Самуила, вызванного чарами женщины из Аэндоры, царю Саулу: Самуил возвестил Саулу, что «Господь отступил от тебя и сделался врагом твоим» (1 Цар. 28:16) и что власть над Израилем перейдет к Давиду. Стр. 21–22. — Имеется в виду трактовка Анненским трагедии Шекспира в статье «Проблема Гамлета». Стр. 33–35. — Имеется в виду статья «Юмор Лермонтова». О «сверхчеловеческом» начале в творчестве Лермонтова в № 3 (мартовском) «Русской мысли» за 1909 г. писал Д. С. Мережковский («М. Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества»). Стр. 36–37. — Имеется в виду статья «Искусство мысли».

16

Речь. 6 июля 1909.

ЗС, ПРП 1990, Соч III, Гумилевские чтения 1984, Лекманов.

Дат.: до 6 июля 1909 г. — по времени публикации.

Перевод с англ. яз. — Lapeza.

Пяст Владимир (Пестовский Владимир Алексеевич, 1886–1940) — поэт, переводчик, литературный критик. Родился в Петербурге, в высококультурной дворянской семье, известной в городе. Бабушка поэта организовала общественную читальню, отец — коллежский советник, энтомолог по образованию — писал стихи по-русски и по-латыни. Предками поэта были польские короли — Пясты, отсюда и избранный им псевдоним. В 1904 г. Пяст с золотой медалью окончил 12-ю Санкт-Петербургскую гимназию и поступил в Университет — сначала на физико-математический факультет, затем перевелся на историко-филологический факультет, который и окончил в 1910 г. Уже в гимназии увлекается Э. По и Л. А. Меем. Чтение К. Д. Бальмонта становится для него откровением и подвигает к самостоятельному творчеству. Литературный дебют Пяста состоялся в салоне Мережковских и в их журнале «Вопросы жизни» в 1905 г. С этого момента и до конца жизни Пяст — убежденный сторонник символизма. Своим духовным учителем он считал Вяч. И. Иванова, некоторое время входил в ближайшее окружение А. А. Блока.

На лекциях Иванова по теории стихосложения (будущей «Академии стиха») весной 1909 г. Пяст познакомился с Гумилевым, участвовал в организации журнала «Остров» (см. комментарии к № 21 наст. тома), публиковался затем в «Аполлоне» и был приглашен Гумилевым в «Цех поэтов» (1911). Заседаниям «Цеха» и его «синдику» — Гумилеву отводится немалое место в его известной книге (не лишенных иронии) литературных воспоминаний «Встречи» (1929). С первым «Цехом» Пяст вскоре разошелся, но у него сохранились впоследствии достаточно теплые отношения