– Исида Норихаза – мой гость. Я уничтожил егоотца и теперь притворяюсь, что подружился с сыном. Ничто на свете, Уилл, ни вкоей мере не должно навести Осаку на мысль, что я затеваю что-то против них.Никто в Осаке не должен иметь ни малейшего повода для враждебности. Кроме того,Уилл, если они ненавидят меня, подумай, как же они должны ненавидеть тебя. Онибудут стремиться уничтожить тебя, а я этого не перенесу. А теперь иди спать,Уилл, и зайди ко мне завтра утром, прежде чем уедешь.

Какой жёсткий пол, какая душная ночь. Надо быему сейчас быть дома, в Миуре, спать рядом с Сикибу, ощущать её рядом,чувствовать нежность плеча, вдыхать аромат её тела. Знать, что в ней – егоребёнок.

Но сейчас он не смог бы коснуться её, даже стой осторожной нежностью вместо страсти, которой требовала её беременность. Этадевчонка Асока оставалась постоянной занозой в его совести, хотя она сама,казалось, не затаила зла на своих хозяев.

Да, какой напрасной и даже преступнойоказалась эта поездка. И как мягок упрёк Иеясу. Вот уж действительно, он самыйвезучий из людей, и в то же время какое-то проклятие постоянно толкает его впучину событий, всё ближе к пропасти. Но именно этот поиск приключений привёлего в Японию. Тут была какая-то загадка. Вся жизнь – загадка. Но оставалиськое-какие факты, от которых не уйти. Тоетоми и Токугава готовятся ко второй и,наверное, окончательной схватке, и он сделал свой выбор. Свой выбор он сделалпять лет назад. Теперь отступать поздно.

Какой жёсткий пол. Какой высокий потолок. Оннеподвижно лежал на спине, уставившись в темноту. Сегодня ему не уснуть. Или,может быть, он уже спит? Комната была какая-то странная. Долгое, ужасающебесконечное мгновение она двигалась слева направо, потом обратно. На его глазахпотолок разломился на две половины, и обломок лакированной доски ударил его полицу. Он вскочил, но тут же его отбросило в сторону. Добравшись до наружнойстены, он услышал титанический гром. Он приник к стене, присев на корточки, и вовремя,– остаток потолка рухнул вниз, и остальные потолки над ним – все они обрушилисьвнутрь башни, в которой он имел несчастье спать.

Пола тоже больше не было, и он полетел куда-товниз, сильно ударился плечом, услышал треск кимоно. Он обнаружил себя стоящим вдымной темноте. Пыль покрывала его лицо, забивала ноздри, ела глаза. И былотихо. Какое-то мгновение было абсолютно тихо – во дворце, в Эдо, может быть, вовсей Японии. А потом начался шум, но все ещё приглушённый. Грохот рушащихсястен, внезапный визгливый вскрик где-то рядом в темноте, так же внезапнооборвавшийся. И теперь, когда он наконец обрёл способность ощущать, онпочувствовал запах гари и жаркое дыхание пламени. Уилл, задыхаясь, рванулсясквозь тьму, отбрасывая обломки со своего пути. Споткнулся о валяющейсястропила и вдруг полетел в какую-то яму. Мгновение, показавшееся ему вечным, онскользил и скользил вниз, в самый ад. Его разум разрывался от страха, что этотрещина в земле, которая вот сейчас закроется снова, похоронит его навеки. Ноземля больше не качалась. В движении были только люди и людские творения. Там,где они могли двигаться.

Он свалился в воду, и вода была горячей.Сверху и вокруг виднелось беспорядочное нагромождение огромных камней, раньшетщательно пригнанных друг к друг. Внутренний ров с водой. Каким-то чудом онвывалился из башни и скатился по парапету. Он побрёл вперёд, преодолеваясопротивление воды, пока не наткнулся на что-то, плавающее по поверхности.Что-то мягкое, в кимоно. Мужчина или женщина? Сукэ или Кейко? Сам сегун? Можетбыть, вся страна была уничтожена за эти несколько незабываемых секунд?

Он рванулся в сторону, преследуемый облакомдыма, и вскоре выбрался на другой склон рва. Здесь он впервые взглянул вверх.Небо было всё таким же чистым и звёздным, с уже начинающей алеть полоской навостоке. Но он не хотел наступления дня. Днём глазам откроется слишком страшнаякартина.

Он взбирался на валуны, падал в ямы. Ровостался позади, и он бродил наугад, гонимый дымом, потрескивающим пламенемпожарищ. Гонимый криками и стонами раненых, мольбами о помощи, гневными воплямиотчаяния и смятения. О гуманности и человеколюбии сейчас просто невспоминалось. Землетрясение отрезало всё это, оставило его разум в пустоте, егосамого в пустоте.

Он побежал по неожиданно чистой дорожке,мосту, по обеим сторонам которого зияла бездна. Внешний ров? Или улица? Он незнал. Но теперь уже было достаточно светло, чтобы видеть. Видеть что?Гигантскую свалку, груды развалин. Миля за милей – мусор, торчащие из негообломки досок, клочки лакированной бумаги, гонимые порывами ветра, иногдапопадались отдельные уцелевшие стены, словно какие-то гротескные доисторическиеразвалины. Будь сейчас день, он мог бы увидеть море через весь город. Но быланочь. Новые и новые клубы дыма закрывали синеющее небо, не давали дышать.

А теперь появился и звук. Низкий, мощный рёвподнимался над поверженным городом, издаваемый миллионом глоток, оплакивающихгоре и катастрофу, постигшие их. Миллионом, но не всеми жителями города. Уиллосторожно пробрался сквозь развалины, уворачиваясь от падающих брёвен, разбитыхдеревьев. И обходя мертвецов. Потому что имя им было легион, и многие расщелиныполнились кровью. Ни разу после Секигахары не видел он такой бойни и нечувствовал смрада такой бойни, хотя настоящий смрад ещё не поднялся над этойкровавой баней. И в Секигахаре все они были закованными в броню воинами,стремящимися убить и готовыми умереть самим. Здесь же были дети – жалкиесвёртки в крошечных, красивых ночных кимоно, рука здесь, голенькая ножка там, ислишком много женщин, неподвижных холмиков растрёпанных чёрных волос, незрячихглаз, уставившихся на восходящее солнце.

Эдо был, и Эдо не стало. Всего Эдо? Он,спотыкаясь, пробирался вперёд и вперёд, влекомый инстинктом, стремящийся кединственной цели, которая манила его. Потому что где все эти микадо и сегуны,короли и императоры, армии и амбиции, прошлое и будущее, – где всё это, в такойдень? Только мужчина и женщина – вот что оставалось незыблемым. И ещёнастоящее. И представить эту вечную красоту изуродованной грудой мяса и костейпод обломками какого-нибудь дворца – это просто немыслимо. Её нужно увидеть,узнать о ней хоть что-нибудь. Чтобы спасти? Он оставался романтиком. Романтикомс комплексом вины. Почему бы землетрясению, оставив в живых Магдалину, неуничтожить её окружение, Исиду Норихазу?

Он шагал, карабкался, спотыкался, полз начетвереньках, инстинктом моряка всё время оставляя солнце полевую сторону,подсознательно определяя расстояние до цели. Он не обращал внимания на крики опомощи погребённых под горящими развалинами, крики боли, крики отчаяния. Стенадома обрушилась ему на голову, но он отмахнулся от неё, как от бумажной.Впрочем, такой она и была. Пот градом струился по телу, и он сбросил кимоно,оставшись лишь в набедренной повязке. Он спешил сквозь утро, без оружия, словнокакой-нибудь ита, бегущий по своим недочеловеческим делам.