Она нужна была и для омовения. Обладать ПинтоМагдалиной – это не просто войти в неё. Там, где Асаи Едогими хотела тольковластвовать, где Магоме Сикибу желала лишь повиноваться, там Пинто Магдалинастремилась разделить всё поровну, сделать его путешествие в её чрево лишьзавершением долгой любовной игры. Ни в коей мере не сдерживая его она, довелаего до вершины за несколько секунд, поставив ладони под извергающийся вулкан,легла рядом, проделывая то же самое над собой, используя его семя дляувлажнения. Глаза её смеялись, волосы рассыпались по всему телу, рот манил его,хотя она и не подпускала его, тряся головой и отворачиваясь. Поэтому вода нужнабыла и для купания. Потому что она проделала это за них обоих, прежде чем ещёбольше возбудить его мужское достоинство губами и языком, сахарно-белымизубками и нежными касаниями пальцев.

Теперь ей захотелось его проникновения, но ина этот раз дело заключалось не просто в том, что он войдёт в неё и останется вней до конца. Она хотела ощутить его глубоко в своём чреве, встав начетвереньки, помогала ему войти как можно глубже. Грешно? О да, согласно всемучениями его юности. Но есть ли место греху, когда соединяются мужчина иженщина? Есть ли место греху, когда речь идёт о Пинто Магдалине? Было ли местогреху, когда рухнул весь мир и они могли остаться единственной парой живыхсуществ во всей Вселенной, новый Адам и новая Ева, и перед ними – целая жизнь.

И ещё вода нужна была для воскрешения. Потомучто этот последний раз, когда большая часть его веса пришлась на верх её спины,оставил её в изнеможении. Она лежала спиной на согретой траве, рассыпав волосывокруг головы, с полуприкрытыми глазами.

– Да уж, Уилл, – прошептала она, – теперь тыдействительно достиг самого источника женского естества. Потому что войти втело женщины – это лишь начало. Женщина – величайший из святых храмов, номногие мужчины стремятся овладеть только торией – внешними воротами. Но тыпроник в самое сердце этого храма. Я совершенно отчётливо помню, как кончиктвоего орудия достиг самого моего чрева. Именно здесь лежит истинноенаслаждение. Наслаждение и очищение.

Испытывала ли она это раньше? С Норихазой?Господи, что за мысль в такое время. Сейчас не об этом надо думать. А вместоэтого, несмотря на безжизненную опустошённость его чресел, он снова долженочнуться, зачерпнуть пригоршню воды из ручья и дать воде капля за каплей падатьна её грудь, смотреть, как тёмные окружья её сосков медленно сокращаются, каксами они твердеют и поднимаются навстречу его языку. Смотреть, как её глазапокидают ленивое полузабытьё и они расширяются. Смотреть, как её язык сноваобретает силу.

– Неужели ты ещё не насытился? – шепнула она.

– Насытился, – ответил он. – Но оставить тебя,Магдалина, даже на секунду – свыше моих сил. Она обняла его за шею, притянула,чтобы голова его отдыхала на её груди, чтобы он слышал тихое биение её сердца.

– Тогда не оставляй меня, Уилл, – прошепталаона. – Здесь, в этом саду, мы познали всё, что может дать эта жизнь. Неосталось больше ничего неизвестного в жизни, в любви, в нас с тобой. Убей менясейчас, Уилл. А потом себя, если захочешь. Тогда к нам не придёт пора раскаянияв содеянном, не наступят последствия его.

Как нежно и тихо билось её сердце под этимпрекраснейшим бугорком плоти! Как настойчиво упирался сосок в его щеку. И каквдруг напряглись пальцы на его спине.

– Значит, ты всё ещё чересчур христианин?

– Как и ты, Магдалина.

– Я не знаю. Я не знаю, кто я такая, крометого, что я женщина.

Он приподнял голову, опёрся на локоть, чтобызаглянуть ей в лицо.

– Как и я знаю только, что я – мужчина, и,будучи мужчиной, я не могу убить тебя, Магдалина. Что бы за этим нипоследовало.

Она вздохнула:

– Тогда ты должен уйти, и побыстрей. Намнесказанно повезло с этим благословенным днём. Но посмотри – солнце ужеклонится к земле. Скоро здесь появятся разыскивающие меня люди. В сущности, ониуже рядом. Разве ты не слышишь?

Потому что везде вокруг них раздавались голоса– отдающие приказы, кричащие от боли, визжание от ужаса. Процесс восстановленияЭдо уже начался, пока они здесь наслаждались вечностью. – Идём со мной,Магдалина.

Она покачала головой:

– Нет в Японии места, где бы ты смог укрытьсяот мести Норихазы.

– И ты думаешь, что я могу рискнуть оставитьтебя для его мести? Служанка видела, как я приходил, знала, что я искал тебя.Когда тебя обнаружат живой и невредимой, им станет ясно, что нашёл тебя я.

– Мой господин не будет мстить мне, Уилл. Онтолько разозлится. Он и раньше, бывало, злился на меня, но я ведь жива.

– Он избивал тебя? – Разве это не являетсяпривилегией мужчины по отношению к его женщине?

Перед его глазами снова встала привязанная ккозлам служанка, ожидающая порки. Но Магдалина – не служанка.

– И ты снова позволишь ему избить тебя? Онасела.

– А что, он настолько ниже тебя, Уилл? ИсидаНорихаза – самурай, прославившийся своими подвигами на поле битвы, своейпреданностью Тоетоми. И я тоже предана им. Сейчас и всегда. Тоетоми предложилтебе своё покровительство, но ты отказался от него. Ты предан Токугаве. Иповерь, мы в Осаке прекрасно знаем, что час расплаты грядёт, дело только затем, чтобы настал он по нашей воле, а не по воле принца. Моя любовь к тебе –моё несчастье, ничего больше. Я отдалась своей страсти, и будет справедливо,если я понесу за это наказание.

– Магдалина…

– Ступай, – прошептала она. – Пожалуйста. Япрошу тебя, Уилл. Если ты любишь меня, если ты желаешь меня – уходи.

Он встал, завязал набедренную повязку.

– И помни об этом утре, умоляю тебя, –добавила она.

Боже милостивый, оставить такую красоту,сидящую обнажённой у его ног. Отвернуться, зная, что, опустись он снова наколени, она снова будет его. Что же, позволить им обнаружить себя лежащим сней, чтобы их схватили вот так? Лучше уж поступить так, как сказала она вначале,и сдавить руками её горло…

Но ещё лучше, наверное, просто подождать.

– Тогда и ты запомни, Магдалина, – произнёсон. – В один прекрасный день я приду в Осаку.

– Я знаю, – ответила она. – С миллионамисолдат Токугавы за твоей спиной. И в этот день, Уилл Адамс, я отрекусь от тебя.