сногсшибательно. Он попытался думать о чем-нибудь другом, но без особого успеха. Линн тоже хотела его. У женщины в запасе тысяча способов подать нужный сигнал мужчине, даже если она выросла в однополом обществе. Природа сильнее любой идеологии. Отношения строятся из намеков и недомолвок. Чтобы добиться желаемого, нужно уметь читать между строк. А как она залилась краской, когда вспомнила бесподобную шуточку Жара! Но он будет держаться изо всех сил.

Килар знал, что поступает правильно, хотя и жестоко. Пусть все остается как есть до лучших времен. Враг отстал от них более чем на два дня. Что-то задержало его в горах или непосредственно перед ними. Но он упорно идет по следу и ждет, когда Странник совершит ошибку. У эгоиста гораздо больше шансов одержать победу. Он ни к чему не привязан. Ему не сложно пожертвовать всем ради достижения цели.

Странник присел на большой валун в двух шагах от вершины каменистого склона. С этого места долина просматривалась на несколько километров в любом направлении. Русло реки выглядит слишком широким для такого слабенького и мелкого потока. Значит в «темный сезон» тут случается настоящее половодье. Вон то сухое бревно наверняка притащило сюда течением. Хижина и поля расположены на возвышенности. Вода до них не добирается, а по периметру выкопаны дренажные канавы.

Хлопнула дверь. Лютер вышел из дома и направился под навес, где установлен кузнечный горн с наковальней и развешаны слесарные принадлежности. Интересно, откуда он берет руду? Женщины посовещались о чем-то и ушли в сторону реки. Наверняка задумали искупаться. Линн не стала снимать кобуру, а Робинс захватила с собой винтовку.

Пальмира садилась за спиной Килара, окрашивая путаницу горных хребтов в розовые и пурпурные тона. Порыв ветра поднял тучу вулканической пыли, погнал ее над крышей Хижины и швырнул под ноги Страннику.

Килар снова начал вспоминать. Его сознание по проторенному пути ускользало в прошлое. Память возвращалась к нему капля за каплей.

Алексей доехал до метро Пролетарская, когда вспомнил сразу о двух вещах. Первая: он должен позвонить в больницу и узнать, как дела у Юли. Вторая пришла вместе с голодным урчанием в желудке. Он ничего не ел со вчерашнего вечера.

Впереди возвышался большой пятиэтажный дом с широкими окнами по фасаду. Дом украшала вывеска «УНИВЕРМАГ СОТЫЙ». Цифра 100 торчала на крыше здания, словно обозначение на гигантской денежной купюре. Неподалеку виднелся вход в метро, а рядом — торговые павильоны, рыночные палатки и лотки уличных продавцов.

На этот раз Алексей заранее подал сигнал поворота и припарковался возле тротуара на Волгоградском проспекте. Он вышел из машины, запер дверь и, бросив взгляд вдоль дороги, перебежал на другую сторону улицы.

Слева, в двух автоприцепах-трейлерах торговали пирожками и воздушной кукурузой. По правой стороне разместились еще два обшарпанных кооперативных ларька, поднятые на домкратах. Сквозь стекла крайнего на Алексея глазело сразу пять Распутиных, изображенных на водочных бутылках. Причем трое из пяти «подмигивали», а один — скорчил злобную рожу, на миг став похожим на рассерженного гнома.

Алексей заплатил, пересчитал сдачу, взял пирожки с мясом, завернутые в хрустящую коричневую бумагу и пакетик яблочного сока. Он отошел в сторону, чтобы не мешать пешеходам, и принялся за еду. В трех метрах от него толстая женщина в зимней куртке на искусственном меху стояла возле железной тележки-морозильника.

— Свежий фарш! — не особенно усердно зазывала она, переминаясь с ноги на ногу. — Свежий фарш! У меня очень свежий фарш и очень низкие цены! Подходите, граждане! Покупайте фарш! У меня самый свежий фарш!

Все кругом выглядело каким-то искусственным, как сцена из мыльной оперы.

У меня самый свежий фарш и самые низкие цены.

Алексей вытер руки оберточной бумагой и выбросил бумагу и пакет в ближайшую урну. Город удивительно быстро залечивал свои раны. Месяц назад на улицах раздавалась стрельба и грохотала гусеницами армейская техника, а сейчас люди как обычно спешат на работу, торгуют фаршем и покупают сладости. Алексей вспомнил как три дня подряд просидел в номере гостиницы «Украина» и одну за другой строчил «молнии» в колонку новостей. Редактор без всякой корректуры впихивал их в очередной номер — лишь бы информация не «протухла». События разворачивались стремительно: вот толпа с красными флагами прорывает милицейское оцепление на Садовом, захватывает здание мэрии, идет на штурм Останкино, а на следующее утро толпы рассеиваются как дым, мятежники заперты в Доме Советов, а танки с Новоарбатского моста стреляют по окнам. Да, сумасшедшее было время. Тогда на чистоту текста все клали с прибором, а о пирожках с мясом приходилось только мечтать.

Люди поднимались по лестнице из-под земли и спешили к трамвайной остановке, огибая лужи и дыры на асфальте. Казалось, они движутся по азимуту в каком-то параллельном измерении. Алексей выковырял из зуба кусок мяса и шагнул им навстречу.

У самого входа в метро прямо на земле сидел человек в длинном черном пальто и широкополой шляпе. Лицо заросло щетиной, так что видны были только глаза и распухший багровый нос, как у хронического алкоголика. Перед попрошайкой на земле лежала картонка, а на картонке — фаянсовая тарелочка. Поперек груди человека висел еще один кусок картона с надписью следующего содержания:

Подавая мне, Вы подаете Иисусу!

— Господу Богу подаете... во имя Отца Небесного... Господу Богу подаете... Господь благослови... — монотонно гнусавил человек, покачиваясь из стороны в сторону. Возраст Нищего не поддавался определению. Ему в равной степени могло быть едва за пятьдесят и далеко за семьдесят. Бродяга когда-то отличался высоким ростом и шириной плеч, но сейчас от него остались кожа да кости. Крайняя степень истощения угадывалась даже под тяжелыми складками пальто. Он как будто таял на глазах.

Алексей сделал несколько шагов к лестнице в подземку, роясь в кармане куртки в поисках телефонного жетона. Из недр подземки пахло спертым воздухом, креозотом, жаром нагретых рельс. Алексей нащупал жетон в кармане, и в этот момент кто-то схватил его за штанину.