class="p1">Эллейн с криком падает на колени, её плечи сотрясают рыдания. Дрожа, Шейн прикладывает ладони к замершему телу отца. Алмазные глаза ребёнка стремительно заволакивает тьма, словно в воду капнули чернилами. Вскоре в них не остаётся ни единой светлой искры.

Он часто-часто дышит, не в силах справиться с подступающим ужасом. Из его тёмных как ночь глаз, текут угольные слёзы. 

— Почему, мама? — шепчет он.

Стража пытается ворваться в комнату, но их сдерживает магический барьер.

— Это судьба, судьба… — плачет сумасшедшая Эллейн и на коленях ползёт к сыну,  — ...она управляет нами. Я не виновата. Мне пришлось… придётся… в роду алмазных все прокляты. И ты… и Виран. Я не могу позволить своим детям погубить друг друга… Я избавлю вас от этой участи. Освобожу. Всё сделаю сама, так будет правильно… Так надо, сынок. Не упрямься.

Она уже рядом с маленьким Шейном, выдёргивает кинжал из тела своего погибшего мужа. В её лице сплошное безумие. 

— Я узнала у предков, — шепчет Эллейн, медленно занося кинжал. — Они указали на тебя. 

Шейн не двигается, словно застыл в безвременье. В его глазах не осталось ни одной светлой искры. Лицо в разводах от слёз. 

Мать опускает кинжал, призрачное остриё касается груди маленького дракона. Но вместо того, чтобы пронзить в плоть, лезвие вдруг врезается во что-то твёрдое. На секунду застывает… а затем со звоном разбивается, разлетается осколками, словно стекло встретилось с гранитом.

Я вижу свечение в груди ребёнка. Вижу ядро дракона, его магическое сердце… и это сердце расколото. Магия вырывается через рваные трещины.

Из груди Шейна льётся тягучий мрак, он сбивает Эллейн с ног, оттаскивает к дальней стене, захлёстывает с головой.

Тьма разливается мощной волной, затапливая комнату. Женщина воет, хватаясь за горло. Сила Шейна вырывается в коридор. Я вижу, как падают замертво слуги и солдаты, их искры разрываются, превращаясь в ошмётки. Тела покрываются коркой льда. 

Я и сама падаю, в груди больно, и всюду крики. Жуткие крики боли. Сотни людей умирают по всему замку. От треска льда закладывает уши. Всюду смерть, боль и страх, а посреди этого ужаса стоит подросток с глазами, полными тьмы.

Неожиданно мой взгляд цепляется за белёсый шрам на рёбрах ребёнка. Прямо на моих глазах былые, едва заметные линии складываются в слова… Задыхаясь от давления магии, я читаю судьбу стального дракона:

“Ящерица укажет на деву, что дарует безграничную силу. Если та дева излечит твоё сердце, то лишится собственного”.

Если излечит…

…то лишится сердца.

Сидя на полу, я едва дышу. Магия бушует, точно штормовой океан, давит на плечи. Не в силах переварить столько энергии, моя искра пылает болью. Чувство такое, словно под сердце завели раскалённую кочергу. 

А в следующий миг боль отступает. 

Меня за шиворот вздёргивают в воздух, кожистые крылья закрывают от творящегося кругом ужаса. Крики кругом становятся тише и долетают как из-под толщи воды.

— Что ты здесь делаешь? — ледяным тоном спрашивает Шейн. И он вовсе не призрак.

 Взгляд у дракона тяжёлый, испытующий. Сам он выглядит измождённым. Под глазами глубокие тени, кожа бледная до серости.

Он ставит меня на ноги, его крылья закутывают нас в кокон, отгораживая от творящегося кругом безумия.

— Шейн, — срывает вздох с моих губ. 

А в следующий миг я обнимаю его так крепко, словно не видела целую вечность. Утыкаюсь носом в горячую ключицу. Меня трясёт, как в лихорадке, из глаз сами собой текут горючие слёзы.

Мужские руки ложатся на мою спину. Я слышу чуть испуганный шёпот:

— Алиса, что с тобой? Тебе плохо?

“Да! — хочется крикнуть мне. — Плохо и больно! Больно, что тебе пришлось столько пережить! Больно, что раз за разом ты тонешь в этом кошмаре! Больно, что ты всё-таки меня обманул. Не рассказал правду о своей судьбе. Больно! И я не знаю, как мне быть! Что теперь делать?!”

Всё это пролетает в моих мыслях, пока я судорожно рыдаю, цепляясь за дракона, а он обеспокоенно пытается понять, что со мной случилось. В голосе Шейна столько волнения, в его касаниях столько нежности, что от противоречий у меня разрывается сердце. Хочется прижаться сильнее и одновременно оттолкнуть, ударить, потребовать правды! 

Дракон тем временем поднимает меня на руки, как потерянного ребёнка, и куда-то уносит. Я не сопротивляюсь, во мне совершенно не осталось сил. Около минуты Шейн идёт по коридорам, а потом останавливается и приоткрывает крылья. 

Я вижу, что мы находимся в незнакомой комнате. Из мебели тут узкая кровать и потрёпанный диван, в углу столик, графин с водой, шкаф с одеждой, под потолком магическая лампа, из окна вид на ночной плац. 

Эта комната, наверное, единственная в замке, которая не выглядит так, словно по ней прошёл ураган. Над дверью светятся магические символы, видимо, они оберегают помещение от бушующей снаружи магии, а ещё заглушают крики. 

Шейн усаживает меня на диван, а сам отходит на пару шагов. Усилием воли убирает драконьи крылья, выжидающе смотрит. Я же вытираю слёзы. Теперь мне стыдно за свою истерику. 

— Я искала тебя, — шепчу. Голос у меня хриплый, в горло словно песка насыпали.

Шейн подходит к столику, наливает стакан воды. 

— Что-то случилось? — хмурится он, протягивая мне стакан. — Почему не позвала через маяк?

— Не хотела тебя отвлекать, — шепчу, отпивая из стакана. — То что здесь произошло… ужасно. Мне так жаль…

— Ты про то, что я убил их всех? Ты об этом? — его голос сухой, едкий.

— Нет! Ты не виноват, Шейн. Всё это чудовищно несправедливо! Не знаю, как ты смог это пережить…

Дракон хмурится, ладонью убирает назад тёмные волосы. Отводит взгляд. Я почти вижу, как на его плечи непомерной тяжестью ложится груз вины.

— Так зачем ты меня искала? — спрашивает дракон. Его настроение хуже с каждой секундой.

— Хотела предупредить…

— О чём?

— Ко мне приходил янтарный.

— Элессар? — вскидывает взгляд Шейн. — Проклятье! Что он хотел?!

— Уговаривал переметнуться! Сбежать, пока ты в чёрном замке. Я отказалась, но не могла больше оставаться в домике одна. Пришла к тебе… Но увидела… Я видела твою судьбу, Шейн, — от волнения сжимаю кулаки. — Там сказано, что если вылечу тебя, то потеряю сердце. Почему ты мне не говорил? Что это значит?!

Шейн скрещивает руки на груди, ощетинивается острой ухмылкой.

— Ах, вот в чём дело… — неприятно хмыкает он, — вот