Не рассчитав силу, Сибла столкнул Найрис с коленей.

Она упала на пол и чудом не ударилась затылком о кровать. Приподнявшись налоктях, сдунула с лица прядку волос:

– Вам понравится жёсткий секс. Я вижу.

– Как ты до такого докатилась?

– Хотите отстегать меня ремнём? Попробуйте. Вам понравится.

– Ты грызла изголовье кровати, когда тебя стегали ремнём? Царапала стены, когданад тобой издевались? Что с тобой делали?

Найрис подползла к Сибле и запустила руку ему под плащ:

– Только начните и сами поймёте, что можно делать с женщиной.

Почувствовав, как её ладонь легла на выпуклость паха, Сибла вскочил, опрокинув стул. Схватил с козырька вешалки свёрток и рванул к двери.

– Не уходите! – взмолилась Найрис.

– Гори в аду! – выкрикнул Сибла и выскочил из комнаты.

Гулкое эхо шагов разлеталось по спящим улицам и переулкам. Глупая лунапрыгала по крышам. Белые волки заметались по вольерам, услышав скрип калитки, и успокоились, почуяв родственную душу.

Сибла тщательно помылся, надел чистую одежду. Глядя в зеркало, прикоснулся пальцами к фиолетовой шишке на лбу – он всё-таки налетел на перекладину. Утровстретил в исповедальне, стоя на коленях перед статуэткой шестирукого святого. Сектанты несколько раз заглядывали в комнату, но прерывать молитву не решались. Наверное, думали, что он совершил страшный грех: убил, ограбил илипереспал с чужой женщиной.

Из главного зала долетел голос Людвина. Сибла поднялся, отряхнул штаны, поправил полы плаща и пошёл на проповедь.

На скамьях не было свободных мест. Люди сидели на полу между рядами, теснились на подоконниках. Сибла примкнул к Братьям, столпившимся между мраморных колонн, и устремил взгляд на Людвина, стоявшего на возвышении затрибуной. То, что говорил духовный наставник, не доходило до Сиблы. Он увяз в мыслях, как в топком болоте.

– У тебя щёки красные, – прошептал Дин. – И на лбу шишка.

Вынырнув из размышлений, Сибла посмотрел на воспитанника. Белая рубашка ичёрные брюки чуток великоваты. На вырост.

– С кем подрался? – спросил Дин и, приподнявшись на носках, ткнул пальцемСибле в лоб.

Скривившись от боли, Сибла отклонился назад:

– Я не дрался.

– Значит, тебе врезали.

– Налетел в темноте на двери.

Дин хмыкнул:

– Значит, напился.

Людвин начал восхвалять хозяина города. Намёки: «Вы не видите его и не слышите, но он видит и слышит вас. Думает, как сделать вашу жизнь лучше», – понимали только сектанты. Людвин говорил о Братстве Белых Волков, готовил горожан к замене бандита настоящим хозяином.

– Тебе нельзя здесь находиться. Эта проповедь для взрослых. – Сибла взъерошил жёсткие волосы на голове Дина. – Уходи.

– У тебя рука горячая. Ты заболел?

– Иди, погуляй в саду, – сказал Сибла и проследил за воспитанником, пока тот не скрылся за парадной дверью.

После проповеди прихожане наполнили доверху коробки для пожертвований ипокинули дом молитвы. Несколько человек захотели исповедаться, однако Братья почему-то попросили их прийти в другой раз. Сиблу это не насторожило. Он побрёл к лестнице, ведущей на второй этаж. Единственным желанием было улечься в постель и проспать до конца жизни.

– Сибла!

Ступив на первую ступеньку, он оглянулся на Братьев.

– Расскажи, что тебя мучает, – попросил белокурый сектант.

Вздохнув, Сибла вернулся в зал. Сел на скамью. Братья расселись вокруг него, повернувшись спинами к внешнему миру.

– Я хочу открыть детский приют, – проговорил Сибла, облокотившись на колени ипоникнув головой.

– Мы уже согласились.

– Приют для всех детей, для маленьких и подростков, для мальчиков и девочек. Только не здесь. Я поговорю с правителем. Попрошу дать дом подальше отсюда. Чтобы была настоящая школа, нормальные люди.

– Нам разорваться? – усмехнулся брюнет.

– Да! – вскипел Сибла и обвёл Братьев взглядом. – Если потребуется, мы разорвёмся. Я лично вгрызусь дьяволу в горло, но никого ему не отдам.

– Где был ночью? – спросил кто-то.

– Гулял. Думал.

Людвин положил ладонь Сибле на колено:

– Человек, задумавший великое дело, не имеет права лгать.

Сибла покачал головой и поведал Братьям о ночных похождениях. Сектанты заговорили, перебивая друг друга: «Ты всё правильно сделал». – «Этот город прогнил насквозь». – «Боже, накажи грешников, расчисти нам дорогу…»

И лишь Людвин молчал. Убрал руку с колена Сиблы. Посидел, взирая в пол. Поднялся и промолвил: «Братья…» Они проследили за его взглядом.

Возле колонны стояла стройная девушка в цветастом платье. На шляпке букетик полевых цветов. В побелевших кулачках сумочка. В ходе жарких обсуждений никтоне заметил, как незваная гостья вошла в зал. Но по её виду было понятно, что онастоит здесь давно.

– Найрис… – прошептал Сибла еле слышно.

– Вы думаете, что можно адом испугать человека, который родился в аду? – прозвучал дрожащий голос. – Который всю жизнь был в аду, и сейчас там же. Я не покидала рай, не предавала Бога. Он не вывел меня на перекрёсток дорог и не сказал: «Можешь пойти прямо, направо или налево, выбирай». Он самсбросил меня в ад. Почему вы осуждаете меня, а не его?

По ресницах Найрис зависли слезинки.

– Меня нельзя осуждать. Я не умею жить по-другому, мне не позволили жить по-другому. Но когда я умру, сам Бог попросит у меня прощения. Он отнесёт меня в рай и отдаст мне всё, что забрал. А вот вы… Я не знаю, где вы окажетесь. – Найрис посмотрела на Сиблу. – Лучше бы вы меня убили. – И вышла из здания.

– Кто должен следить за входом в дом молитвы? – прорычал Сибла и, вскочив, стиснул кулаки. – Кто должен следить за входом в дом молитвы?

– Успокойся и сядь, – промолвил Людвин.

– Кто?!

– Сядь! – приказал Людвин жёстким тоном. При внешней безобидности он оказался не так уж и прост.

Сибла опустился на скамью, обхватил голову руками, боясь, что оглохнет от стукасердца.

– То, как мы поступаем с человеком в самый мрачный период его жизни, показывает нашу человечность, – промолвил Людвин, продолжая стоять. – Ты приблизил к себе ребёнка-убийцу. Ты хочешь защитить не тихих и покорных детишек, а детей, попавших в беду. И пусть это только начало, и пусть нам трудноосознать наше предназначение и принять его, мы пойдём за тобой. Потому что в тебе человечности больше, чем в любом из нас.

– Это правда, Сибла, – прозвучали голоса.

– Сейчас ты страдаешь от того, что встретил взрослого человека с искалеченной судьбой, – вновь заговорил Людвин. – Человека, который тебе не безразличен. Ты жалеешь, что это не маленькая девочка, которую можно забрать у матери-шлюхи иуказать ей светлый путь. Её путь: тяжёлый, больной, грязный. Но это тоже путь. Измазаться в грязи легко – отмыться трудно.