class="p1">В ярость пришли и боги. Голоса теснились в ее голове. Они пытались опередить друг друга, звучали то тише, то громче. Одни визжали, другие шептали, но Рунд видела только закатившееся за горизонт солнце. Оно остужало раскаленные бока в темной морской воде. По небу сновали птицы и взволнованно перекрикивались друг с другом. Где-то там, далеко, ее прикованное к дереву тело истекало кровью, и та, горячая, сбегала по шее, катилась крупными каплями из глаза. Сухие обветренные губы прикасались к ее лбу. Но когда Рунд открыла глаз, то обнаружила, что это она сама держит себя за шею. И сама же отпускает, отталкивает, тяжело дышит и отходит прочь от черного ствола.

Связанное веревками тело так и осталось болтаться без сознания. Перепачканный в крови рот был раззявлен в безмолвном крике.

«Уходи».

Якоб сдавил руками виски, и Рунд, вытиснутая из его головы, снова очутилась во мраке.

Глава 17

Наследие

то был его дом.

Якоб много раз представлял, как возвращается в Шегеш. Как ноги снова ступают по земле, принадлежавшей его отцу, деду, прадеду… И ему самому. Семнадцать лет Якоб видел сны о Горте. В них он брел темными коридорами, касался влажных камней, слушал тихий, вкрадчивый свист ветра в прохудившихся ставнях. Он всегда любил замок, а замок всегда любил его. И все же Якоб мечтал о том, чтобы увидеть другие земли. Древние книги обещали приключения, далекие странствия и верных друзей. Якоб проводил вечера в библиотеке, не желая браться за клинок. Одурманенный чужими словами, он забыл о своем предназначении.

Якоб жил грезами о далеком, неизвестном ему мире.

Однако библиотека сгорела. Сгорели все книги, которые он любил. Багряная ночь преподала ему самый важный урок: мир не такой, каким Якоб его себе представлял. И она же вложила в руки меч.

Каждый должен знать свое место.

– Горик, напомни, почему нам нельзя зажигать костры.

Идун поднял голову и тут же опустил взгляд на кресало, зажатое в толстых пальцах. Неловко завернул в тряпицу и засунул в карман. Недовольно засопел, подул на покрасневшие от холода ладони и крякнул.

– Дым могут увидеть из замка. Нас могут найти разведчики. – Помолчав немного, Горик добавил, как будто желал оправдаться: – Так ведь еще и дождь идет.

Это было правдой: три дня в пути их сопровождала непогода. Однако Нандо говорила, что дожди – хорошая примета. Конечно, ее слова мало спасали и совсем не согревали длинными промозглыми вечерами. Если вслушаться, можно было различить в ночном воздухе дружный перестук зубов. Якоб хмыкнул. Провести полсотни горцев и десяток воронов через горы оказалось непростой задачей. Остальные должны подойти позже – и все же, все же их было мало. Если лорд-хромоножка из Калахата отступится от своего слова, план, вероятно, обречен.

Но попытаться стоит.

Конечно, Якоб и не думал, что будет легко, но… В мечтах он возвращался домой во главе огромного войска. Под родным стягом. Не боясь никого и не прячась в отсыревшем Митриме. Отсюда, из лесной глуши, замок до сих пор ощущался чем-то неимоверно далеким. Якоб так сильно мечтал о Горте и столь отчаянно жаждал туда попасть, что сейчас думал, будто все еще бредет в одном из своих снов.

Вдруг он опять очнется в Килике, в замке Дамадара, снова оставив Горт среди грез?

Сны – жестокая ловушка для мечтателей.

– Дождь – это всего лишь капли, падающие с неба. Ты же не хочешь, чтобы вместо нее на землю лилась наша кровь?

Горик засопел, но возражать не посмел. Храбрости в нем было много, но уважения к Якобу – еще больше. Люди всегда считали их божествами. Боялись, любили. Иногда ненавидели, но терпели. А как иначе? Оборотни столетиями разоряли человеческие дома. Слава о вальравнах летела впереди них. Они, конечно, платили за кровь – оберегали жизни тех, кто был слабее. Но, как говорил Норвол, платили недостаточно щедро.

С такими мыслями Якоб подошел к телеге, которую, за неимением лучшего места, оставили под открытым небом, на радость всем ветрам и ливням. Пленницу никто не охранял, да это было и незачем. Рунд приковали цепями к решетке. Большую клеть закрепили на скособоченной телеге, и пегая лошадь покорно тянула скрипучие колеса по вздыбившейся и заросшей травой колее. Якоб всю дорогу ехал позади и смотрел, как Рунд, одурманенная видениями, покачивается из стороны в сторону. Раскинув руки, как будто готовясь подняться в небо, Рунд пребывала в забытьи. Из отвисшей челюсти стекала слюна и капала на дощатый пол клети вместе с кровью, бегущей из носа. Она не умерла – пока что. Но Якоб знал, что следующий раз станет для нее последним.

Человеческое тело хрупко. Но хрупка ли Рунд?

Якоб прикоснулся к прутьям. Здоровый глаз пленницы закатился и смотрелся жутковато в полумраке. Второй – выжженный, давно был утрачен, но только здесь, в подлунном мире. Факел протестующе затрещал, зашипел – дождь усиливался и, затекая за шиворот, щекотал спину. Якоб должен был пойти дальше – ему следовало собрать отряд, с которым на рассвете он выдвинется в сторону Горта. Тайно, разумеется, – в открытую идти к замку было бы ошибкой. Глупо пытаться взять замок силой. Пусть там теперь на два десятка воинов меньше, стены Горта непросто одолеть.

Только предательство способно это сделать.

Нет. Нандо сказала, что сердце вернулось в Шегеш спустя долгие семнадцать лет. И если Якоб не возьмет его сейчас… При мысли о поражении у Якоба перехватило дыхание. Нандо обещала, что сердце снова перейдет к воронам. Но вдруг она ошиблась?

Видения, которые Якоб разделил с Рунд, были короткими, обрывочными. Боги показали ему намного меньше, чем он желал, но это лучше, чем ничего. Девица не оправилась после первого транса – нечего требовать больше. И вряд ли восстановится перед последним – вполне возможно, умрет еще в дороге. Значит, такова ее судьба. И все же Якоб цеплялся за прутья и ощущал смутную тревогу. Что это? Неужели его волнует жизнь жалкой калеки?

Рунд покачнулась, но в сознание не вернулась. Цепи лязгнули, и все снова затихло. Слышен был только тихий говор – его войско готовилось ко сну. Не к такому глубокому, в который погрузилась Рунд. Изнанка крепко вцепилась в нее. Богов не остановил даже железный ошейник: долгие годы они жили в изгнании и