– Позволь тебя спросить, Марлен Михайлович? –вдруг взял его за плечо Олег Степанов и яростно заглянул в глаза. Кузенковзнал, что имеет уже право этот новичок и на «ты», и на «плечо», и даже на такоевот заглядывание в глаза. За истекшие недели Олег Степанов стал директоромидеологического института и членом бюро горкома.

– Позволь тебя спросить, – повторил ОлегСтепанов. – «Новая и сильная группа людей» – это, стало быть, населениеКрыма, влившееся в СССР?

, – Да, вы поняли правильно, – Марлен Михайловичпревозмочь себя не смог и руку степановскую движением плеча от себя удалил,хотя и понимал, что вот это-то как раз и неверно, и бестактно, и даже вредно, и«Видному лицу» такое высокомерие к новому любимчику вряд ли понравится.

– Значит, пятимиллионная пятая колоннадиссидентщины? – от жгучих степановских глаз уже не отмахнешься. –Хочет изнутри нас взорвать ваш Лучников, как когда-то Тито хотел в Кремльвъехать со своими гайдуками?

– Не нужно переворачивать сложнейшую проблему с ног наголову, – поморщился Кузенков. – Вы же неглупый человек, Степанов…

– Это вас ваша мама, Анна Марковна, научила таквилять? – любезно улыбаясь спросил Степанов.

Вот оно. Неожиданно и хлестко под солнечное сплетение. Онивсегда все обо мне знали. Всегда и все. И про бедную мою мамочку, котораялишний раз боится позвонить из Свердловска, как бы не засекли ее еле слышныйакцент, и про всех родственников с той стороны. Ну, что ж, надо принимать бой соткрытым забралом.

– Моя мать, – сказал он, вставая и сбрасываяпушистое покрывало в кресло, то есть весь обнажаясь, и слегка наклоняясь всторону Степанова. – Моя мать Анна Макаровна Сыскина…

– Сискинд. – Степанов хихикнул, хотя и видно было,что струхнул, что дьявольски боится пощечины, потому что не ответит на нее, незнает, как ведут себя здесь в этих случаях. – Анна Марковна Сискинд… нучто же вы, Марлен Мих…

– Так вот моя мать научила меня не вилять, а даватьотпор зарвавшимся нахалам, даже и одержимым идеями «черной сотни»…

Бесстрашная рука была занесена, а постыдно дрогнувшая щекаприкрылась локтем, то есть пощечина фактически состоялась, хотя, к счастью, ине совсем, ибо тут как раз и подоспел ленивый басок «Видного лица».

– Да пошли бы вы на хуй, робяты, – пробасилооно. – Взяли моду газетенки белогвардейские в бане читать… Да газетенкамиэтими мозги себе ебать в пизду. Не дело, Олеша, не дело… – мягкий, ласковыйупрек в адрес Степанова, как будто бы это он принес «белогвардейскую» газету, авовсе не Кузенков по просьбе самого же «Видного лица». – Да и ты,Марлуша, – ласка в голосе вроде бы слегка поубавилась, но оставалась еще,конечно, оставалась. – Ты бы лучше следующий раз «Ходока» нам сюда принес,посмотрели бы на бабешек, сравнили бы с нашими…

«Ходоком» назывался русский вариант «Плейбоя», которыйиздавался на Острове знаменитым Хью Хефнером не без участия «Компании Курьера»,разумеется, собственно говоря, именно Лучников и вывез из очередногомосковского путешествия словечко «ходок» как аналог «плейбоя». В свое времяМарлен Михайлович, куратор Острова, имевший, стало быть, в сейфах у себя и этоиздание, притащил «Ходока» в финскую баню и вызвал дивный взрыв живительнойжеребятины. Эх, журнальчик, вот журнальчик! Кабы можно было бы такое длявнутреннего пользования, не для масс, конечно, народ отвлекать нельзя, норуководству такое вполне полезно.

Все тут расхохотались, очень довольные. Конфликт былсглажен, но все-таки состоялся, и это было очень важно – состоявшийся, носглаженный конфликт давал бездну возможностей для размышлений и предположений.

Тут вдруг «Видное лицо» совершенно замкнулось, ушло в себя,встало и направилось к выходу, заканчивая таким образом сегодняшнее заседание иоставляя всех в недоумении.

Тема «Ходока» была смята, смех умолк, и все сталиразъезжаться по домам, находясь в основательной недопаренности.

Однажды утром в пентхаузе «Курьера» зазвонил телефон, иТаня, кажется, впервые за все время, сняла трубку. Обычно в отсутствие Андреяона выключала всю систему связи с внешним миром, чем несколько раздражаласвоего возлюбленного: невозможно узнать, видите ли, как она там getting along.

В это вот утро как раз забыла выключить систему, как раз исняла трубочку машинально, словно в Москве, и как раз на сногсшибательныйзвоночек и нарвалась:

– Татьяна Никитична? – проговорил пугающе знакомыймужской голос. – Привет, привет!

– Господин Востоков, что ли? – буркнулачрезвычайно недружелюбно Таня.

– Ого, вы уже и с Востоковым познакомились?Поздравляю, – сказал голос. – Дельный работник.

– Кто звонит? – спросила грубо Таня, хотя ужепоняла, кто звонит.

– Да это Сергей звонит, Танюша, – чрезвычайнодружески заговорил полковник Сергеев, который, как ни странно, так точно иименовался – Сергей Сергеев. – Совсем ты пропала, лапуля.

– Без лапуль, – прорычала Таня.

– Ох, что с тобой делать, – хохотнулСергеев. – Такой же – ежик.

– Без ежиков, – рявкнула Таня.

– Ну, ладно, ладно, я ведь просто так звоню, просто узнать,как твое ничего? Я недавно, между прочим, в Цахкадзоре повстречал Глеба. Ну, яскажу, он дает! Стабильно толкает за «очко».

– За какое еще «очко»? – вырвалось у Тани.

– Ну, за 21. А ты-то как живешь? Весело?

– Я, кажется, не обязалась вам давать отчетов о личнойжизни.

– Б-р-р, – произнес Сергеев. – Мороз отвашего тона пробирает. Как будто не в Крым звонишь, а на Шпицберген.

– А вы что же, из Москвы, что ли, звоните? – отэтого предположения у Тани настроение слегка повысилось.

– Из нее, из белокаменной, – почему-то вздохнулСергеев. – Автоматика, Танюша. Дорогое удовольствие, однако на что тольконе пойдешь, чтобы напомнить о себе хорошему человеку.

– Вас забудешь, – сказала Таня.

– Ну вот и прекрасно, спасибо, что помнишь. –Сергеев говорил, словно увещевал капризного ребенка. – Закругляюсь. Глебупривет передать?

– Передайте, – неожиданно для себя скромно и милопопросила Таня.