Отбой. В первую минуту она, как ни странно, только о Супесвоем и думала. Одно только упоминание о нем вызвало сладостный спазм,охвативший чресла и волной прошедший по спине вверх. Взяла сигарету и селапосреди опостылевшего стеклянного вигвама.

Востоков знает Сергеева и уважительно о нем отзывается.Сергеев знает Востокова и тоже хорошего о нем мнения. Однако Сергеев запростоговорит о Востокове по телефону из Москвы, а ведь он не может не думать, чтоОСВАГ прослушивает лучниковские телефоны. Говоря так, он прямо «засвечивает»Таню, не оставляет ни малейшего сомнения у осваговцев в том, кто держит ее накрючке. Значит… впрочем, какие тут могут быть «значит»… может быть… вот этолучше… может быть, это вовсе и не Сергеев звонил, а «осваговцы» его так ловкоимитировали? Или американцы? Или, может быть, Сергеев не боится Востокова?Может быть, он говорит открыто, потому что вся лучниковская информация попадаетк Востокову, к своему человеку? А может быть, Сергееву для чего-то нужно выдатьее противоборствующей разведке? А может быть… Впрочем, все эти варианты нерассчитаешь и стараться не надо. Нужно сегодня же вечером все рассказатьАндрею. Ведь поймет же он, что она только ради него и «продалась дьяволу»,только ради любимого человека и согласилась на эту дурацкую и опасную игру,только, чтобы быть с ним рядом, чтобы разделить с ним опасность, чтобы отвестиот него. Да почему же до сих пор ничего ему не рассказала? Почему с каждым днемоткровенность эта кажется ей все больше – немыслимой. Тогда ей думалось –ничего, будет легче, все сразу выложу ему, и тяжесть рухнет. Неужели он непоймет, что это была лишь хитрость с ее стороны, просто финт? Не было никакоговторого смысла в этом движении, никакого, ни малейшего; как ни копай себя,ничего другого не сыщешь.

Однако почему он сам меня ни о чем не спрашивает? Онаиспытала вдруг острую и как бы желанную неприязнь к Лучникову. Никогда ни о чемее не спрашивал, думала она вдруг эту новую для себя мысль со смесью жалости ксебе и злости к нему. Никогда не спрашивал о ее прошлом, о ее родителях,например, о ее спорте, о детях, даже о Саше, который вполне может быть егособственным сыном. Трахает ее только, да отшучивается, ни одного серьезногослова и так – всегда, он – никогда… Употребляя в уме эти окончательные слова,Таня понимала, что если говорить о прошлом, то они несправедливы – он спрашивалее раньше о разном, это сейчас он ее ни о чем не спрашивает.

Вообще, как он себя ведет, этот самоуверенный «хозяинжизни», и все его друзья? Как они просто и легко все эти делишки свои делают,все делают такое, от чего у нормальных людей голова бы закружилась? Супермены иглавный среди них супер – Андрей. Этот вообще чувствует себя непогрешимым,никогда ни в чем не сомневается, вроде не боится ничего, вроде и не думает ниминуты, что вокруг него плетут сети все эти так называемые разведки, что онислушают, быть может, каждое его слово и фотографируют, быть может, каждоедвижение, что они и любимую, может быть, к нему в постель подложили, что, можетбыть, даже вон тот вертолетик, голубой, сливающийся с небом, каждый деньтаскающий мимо башни «Курьера» рекламу какого-то дурацкого мыла «Алфузов – allfusion», фотографирует какой-нибудь дикой оптикой все предметы в вигваме, всеэти дурацкие бумажки на «деске», то есть на столе письменном, даже, может быть,и гандончик, который он сегодня утром так небрежно отбросил после употребленияна кафель возле ванны, а ванна-то висит над головами; во всей этой «хавире» ниодной стенки, только какие-то сдвигающиеся и раздвигающиеся экраны, во всехэтих кнопках сам черт не разберется, придет же фантазия поселиться в таком чудище,лишь бы поразить мир злодейством, ну и типы, ну и показушники!

Так, дав полную волю своему накопившемуся раздражению ииспытав от этого даже некоторое удовлетворение, Таня докурила сигарету,показала кукиш невинному мыльному вертолетику и отправилась за покупками.

Вот эти дела в Симфи доставляли ей до сих пор еще остроеудовольствие и на время примиряли с жизнью. Сверхизобилие гастрономическихаркад «Елисеев – Фошон»; легчайшее умиротворяющее движение с милейшимпроволочным картингом мимо стен, уставленных ярчайшими упаковкамивсевозможнейших яств, начиная от ветчин полусотни сортов через немыслимые посвежести и остроте «дары моря» и кончая гавайским орехом «макадамия», а скореевсего, только начиная им; движение под тихую и весьма приятнейшую музыку; Татьянаготова была тут ходить бесконечно. У любой московской хозяйки в этих аркадахбез всякого сомнения случился бы обморок, о хозяйках периферийных страшно иподумать.

Татьяна много лет уже была «выездной» и для нее этиобморочные состояния в капиталистических «жральнях» давно пройденный этап.Раньше, в до-андреевской жизни, супермаркеты эти восхищали, но раздражалинедоступностью. Попробуй купи, к примеру, креветочный коктейль, если он стоитстолько же, сколько тенниска «Лакост». Сейчас эти прогулки для нее – полныйкайф! О деньгах просто не думаешь, даже, собственно говоря, их и нет у тебявовсе. Протягиваешь кассирше, которая издали уже тебе улыбается, пластмассовуюкарточку «Симфи-карда» с какой-то перфорацией, та сует эту карточку в какой-токомпьютер, и все дела! Оставляешь покупки и переходишь через улицу в кафе«Аничков Мост» волновать собирающихся там на аперитив крымских (или, как здесьговорят, «русских») офицеров. Рядом помещался Главный штаб «форсиз», и офицеры,галантнейшие и ловкие джентльмены, совсем вроде бы нетронутые процветающим наОстрове гомосексуализмом, любили собираться здесь. Покупки свои ты находишь ужедома – доставлены коллбоем, то есть посыльным.

Кассирша вернула Тане карточку, еще раз широко улыбнулась –от бабешки этой всегда несло «Шанелью № 5», – и сказала на своемнемыслимом «яки», который Таня начинала уже понимать:

– Ханам, самван ждет ю на «Аничков Мост».

– Что? Кто меня ждет? – растерялась Таня. –Никто там меня ждать не может.

Кассирша улыбнулась ей на этот раз каким-то особеннымобразом, как-то по-свойски, очень уж по-свойски, слишком по-свойски.

– Фрейда, – сказала она. – Бис – трабла,ханам. Френда-га, кадерле, яки, мэм…

Переходя улицу под слепящим солнцем, под падающими листьямиплатанов, Таня, конечно, связала утренний звонок с этим ожидающим ее в кафенеизвестным френдом; скорее всего, Востоков, может быть, кто-то и из «наших»,из «Фильмоэкспорта» или даже из ИПУ… Никак она не предполагала, однако, увидетьв углу под фотографией одного из коней Клодта самого полковника Сергеева.