– Прошу вас, не торопитесь, – сказал Эрон, –поешьте немного, посмотрите, как будете себя чувствовать.

– Не важно, как я себя чувствую. Вы можете одолжить мнемашину? Если нет – поеду автостопом.

Он посмотрел в окно. Снег пока не растаял. Дороги будутопасными. Все равно нужно ехать.

– Послушайте, я не знаю, как благодарить вас за все,что вы для меня сделали.

– Что вы собираетесь предпринять? Ведь вы дажепредставления не имеете, что может там ожидать. Вчера вечером она предупредила,что если я желаю вам добра, то не должен позволить туда вернуться.

– К черту ее предупреждение. Я еду.

– Тогда и я с вами.

– Нет, вы останетесь здесь. Это дело касается тольконас двоих – меня и ее. Подгоните машину, я уезжаю прямо сейчас.

Ему достался громоздкий серый «линкольн». Вряд ли он самвыбрал бы такую машину, хотя мягкие кожаные сиденья были удобны и ход у нее былнеплохой, так что он быстро доехал до скоростной магистрали. До развилки Эронследовал за ним на лимузине. Но теперь, когда Майкл обгонял одну машину задругой, Эрона не было видно.

По обочинам дороги лежал грязный снег, но ледяная коркасошла, а небо над головой было таким голубым, что все вокруг казалось чистым иясным. Головная боль не отпускала, каждые четверть часа накатывали тошнота иголовокружение. Он просто не обращал на них внимания и давил на газ.

Он шел под девяносто на въезде в Новый Орлеан, проехал мимокладбищ, мимо смешного порождения сюрреализма – крытой спортивной арены«Супердоум», похожей на приземлившуюся среди небоскребов и церковных шпилейлетающую тарелку.

На повороте он затормозил слишком резко, и его слегказанесло. Машины едва тащились среди замерзших полосок грязного снега.

Минут через пять он повернул налево, на Первую улицу, иснова машину опасно повело в сторону. Он притормозил и остаток дороги буквальнополз по скользкому асфальту, пока не увидел дом, возвышавшийся, словно мрачнаякрепость, на темном тенистом углу, засыпанном снегом.

Ворота были открыты. Майкл вставил ключ в замочную скважинуи вошел в дом.

И… На несколько секунд застыл как вкопанный. Весь пол был впотеках и пятнах крови, на дверной филенке отпечатался кровавый след ладони.Стены покрывало нечто похожее на копоть: густой слой – внизу, потоньше – употолка.

Запах стоял отвратительный, как в той комнате, где умерлаДейрдре.

Размазанная кровь на пороге в гостиную. Следы босых ступней.Кровь по всему китайскому ковру, на паркете что-то вроде густой слизи, а вдругом конце комнаты ель с горящими лампочками – словно рассеянный часовой,слепой и немой свидетель, который не сможет ничего рассказать.

Голова трещала от боли, но это было ничто по сравнению сболью в груди и учащенным биением сердца. По жилам разливался адреналин. Праваярука судорожно сжалась в кулак.

Он повернулся, вышел из зала в коридор и направился кстоловой.

В дверном проеме в виде замочной скважины беззвучно возниклафигура и уставилась на него, скользя худой ладонью вверх по косяку.

Странный какой-то жест. Было в этом существе что-то явнонеустойчивое, словно оно тоже пошатывалось от потрясений, и, когда выступиловперед на свет с заднего крыльца, Майкл остановился и принялся разглядыватьего, пытаясь понять, что же перед собой видит.

Это был мужчина, одетый в мешковатые, помятые брюки исвитер, но Майкл никогда прежде его не видел. Мужчина был высокий, выше шестифутов, и непропорционально худой. Брюки были слишком велики для него и, видимо,подвязаны на талии, а старый спортивный свитер из вещей Майкла висел, кактуника, на тощей фигуре. У него были густые черные вьющиеся волосы и оченьбольшие голубые глаза, а во всем остальном он напоминал Роуан. Майклупоказалось, что он смотрит на близнеца Роуан! Кожа у него была такая жегладкая, молодая, как у Роуан, даже еще моложе, и скулы, как у Роуан, и ротпочти такой же, как у нее, только губы чуть полнее и чувственнее. И глаза,пусть даже большие и голубые, смотрели с тем же выражением, что и глаза Роуан…И в том, как этот человек внезапно улыбнулся холодной улыбкой, тоже была Роуан.

Он шагнул навстречу Майклу, но ступал очень нетвердо. Отнего исходило сияние. Майкл сразу с отвращением понял, что это было: вопрекирассудку, в этом существе с легкостью можно было узнать новорожденного – в немявственно ощущалась младенческая жизнерадостность. Длинные тонкие руки и шеябыли гладкими, как у ребенка.

Тем не менее выражение его лица было далеко не младенческим.В нем читались и удивление, и видимость любви, и жуткая насмешка.

Майкл неожиданно бросился к нему и схватил за руки. Ондержал его тонкие, жилистые запястья, а когда тот ответил тихим живым смехом,Майкла охватили ужас и недоумение.

«Лэшер жил раньше, жив и теперь, он вновь обрел плоть ипобедил тебя! Твое дитя, твои гены, твоя плоть и кровь одержали над тобойпобеду, использовали тебя, спасибо, мой избранный папочка».

Охваченный слепой яростью, Майкл стоял, не в силахшевельнуться, вцепившись в это существо. А оно пыталось высвободиться ивнезапно, разведя руки в стороны, выскользнуло, словно птица.

Майкл взревел:

– Ты убил моего ребенка! Роуан, ты отдала ему нашедитя! – с мукой прокричал он, оглушая самого себя. – Роуан!

А это существо метнулось назад, неловко стукнувшись о стену,снова вскинуло вверх руки и расхохоталось. А потом легко нанесло Майклу удар вгрудь огромной гладкой лапой, так что он кувырком полетел через обеденный стол.

– Я твое дитя, отец. Отойди в сторону, посмотри наменя!

Майкл с трудом поднялся.

– Еще чего! Я убью тебя!

Он бросился на это существо, но оно протанцевало в кладовку,выгибая спину и вытягивая руки, словно дразня. Потом снова появилось,вальсируя, из кухонной двери. Ноги его заплетались и тут же выпрямлялись, как уСтрашилы, набитого соломой. И снова зазвучал этот смех, низкий, глубокий,полный сумасшедшего веселья. Смех был такой же ненормальный, как и взгляд, вкотором читались безумие и бесшабашный восторг.

– Ну же, Майкл, разве ты не хочешь познакомиться со своимребенком? Ты не можешь убить меня! Ты не можешь убить плоть от плоти твоей! Вомне твои гены, Майкл. Я – это ты, я – это Роуан. Я – твой сын!

Майкл снова ринулся на него и отшвырнул к двери террасы, такчто загрохотали рамы. На фасаде дома полопались стеклянные колпачкисигнализации, и она сработала, добавив к шуму побоища оглушительный трезвон.