class="p1">– Я встречал много душ, умерших юными, – признает Смерть, – но я хочу знать, какие дети живые.

– Ну, не знаю… – В смысле, это серьезный вопрос, и мне трудно сформулировать достойный ответ. – Они как все спонтанные эмоции, которые ты когда-либо испытывал. И иногда весьма раздражают.

– Раздражают?

Я чуть не смеюсь, такое потрясенное возмущение звучит в голосе Смерти. То, что он видел сегодня вечером, определенно расположило его к детям.

– Да, они могут по-настоящему раздражать, – говорю я, думая о своих братьях и сестрах, да будут благословенны их души. – Когда дети расстроены, они могут быть самыми мерзкими маленькими засранцами в мире. И они с радостью завалят тебя миллионом разных вопросов. И будут рассказывать длинные, ну просто очень длинные истории. – Я слабо улыбаюсь, вспоминая одну из последних историй, рассказанных мне Брианой о ее кошке Дыне, и задыхаюсь от воспоминаний. Чего бы я только не отдала, чтобы все вернуть.

– Но, – добавляю я, – в основном они чистейшая нефильтрованная радость и потенциал. Мир еще не пообтрепал их. Они любящие и счастливые.

Следует долгая пауза.

– Не думаю, что я понимаю детей лучше, чем до того как спросил, – говорит Смерть.

Я усмехаюсь.

– Я не обещала, что справлюсь с ответами на твои вопросы. – Откидываюсь немного и прижимаюсь к нему спиной. – Ну а теперь ты откроешь мне один из своих секретов.

Он несколько секунд молчит и наконец тихо признается:

– Мне не нравится забирать жизни.

Я замираю, все еще прижимаясь к нему.

– Что?..

Поворачиваюсь, чтобы лучше видеть всадника.

– Мне не нравится забирать жизни, – повторяет он с напором, и взгляд у него почти вызывающий.

Это… Этого я совершенно не ожидала. Раньше Смерть говорил, что не получает удовольствия от насилия, но не это.

– В отличие от моих братьев, мне никогда это не нравилось, – продолжает он. – Я поступаю так, потому что должен, Лазария, и большую часть времени это невыносимое мучение.

Не ослышалась ли я?

– Но…

– Я не говорю, что смерть – это плохо, – продолжает он, – или что то, что следует после нее, не лучше. Я даже не говорю, что не верю в свою задачу. Но сам факт того, что я забираю кого-то, кто боится смерти, или того, кто доволен жизнью, или того, кто не готов – а готовых мало, – просто изнуряет меня. Я неумолимо выполняю свою работу, но никогда не радуюсь, забирая жизнь.

Я потрясена.

– А в том, что ты делаешь, есть радость? – спрашиваю я после паузы.

Он снова какое-то время молчит.

– Да, – признается он наконец. – После того как я освобождаю их. Когда душа видит, что2 лежит за гранью, когда по-настоящему вспоминает, кто она и кем была все это время, это момент радости.

Глава 51

290-я трасса, Центральный Техас

Июль, год Всадников двадцать седьмой

Уже поздно. А может, я просто устала от того, что целый день провела в седле. Так или иначе, глаза мои слипаются еще до того, как мы находим какой-нибудь дом, где можно остановиться на ночь.

Стараюсь приподнять веки, и вроде у меня получается, но я уплываю… уплываю… я просто передохну минутку…

Резко просыпаюсь, когда Смерть ловит меня, едва не соскользнувшую с седла.

– Лазария? – в голосе Танатоса беспокойство. – С тобой все в порядке?

– Что? – Моргаю, пытаясь собраться с мыслями. Густой ароматный дым факела Смерти щекочет ноздри, и запах этот странно успокаивает. – О да, просто устала.

Едва я говорю это, как чувствую, что снова уплываю.

Смерть останавливает коня и спрыгивает с него.

– Что ты делаешь?

Я все еще слишком сонная, чтобы встревожиться.

Вместо ответа я слышу лязг серебряных доспехов всадника. Он отбрасывает нагрудник, потом наручи и поножи, и не останавливается, пока все до последней пластины не оказывается в грязи на обочине.

Все так же молча он возвращается в седло.

Смотрю на доспехи, на тускло поблескивающий в ночи металл.

– Зачем ты снял броню?

Всадник устраивается за мной, обнимая меня.

– Я все еще ищу подходящий дом, кисмет. Тем временем ты можешь спокойно поспать у меня на руках.

Мой заторможенный разум не сразу постигает, что доспехи он снял ради моего удобства.

Не чувствуй, не чувствуй, не…

Тепло разливается по моему телу, я тронута жестом, хотя и не хочу этого. Это уже не то ощущение невесомости, которое я испытываю рядом с ним все чаще и чаще. Это чувство глубже и намного страшнее, чем все, что я испытывала к Танатосу до сих пор.

Смерть цокает языком, трогая жеребца. Я прижимаюсь к всаднику, но еще нервничаю. Рука Танатоса лежит на моем плече и груди, как будто он пристегнул меня этаким ремнем безопасности.

Я пристраиваю голову на эту руку – и позволяю себе уплыть.

______

– Я нашел нам дом, Лазария.

Голос Смерти ненадолго вырывает меня из сна, но почти сразу я погружаюсь в дремоту снова. Какой-то далекой-далекой частью сознания я понимаю, что он снимает меня с коня и несет в дом.

Я лежу на кровати, кто-то стаскивает с меня сапоги. Я потягиваюсь и переворачиваюсь на живот. Мигом позже чувствую приятную тяжесть одеяла.

Губы Смерти касаются моего виска.

– Спи спокойно… любимая.

И я сплю.

______

Просыпаюсь в незнакомой постели. Незнакомой пустой постели.

Просто дико, какой неправильной кажется мне незанятая часть кровати. Я спала с всадником всего неделю – причем в слово «спала» я вкладываю самый разнузданный сексуальный смысл, – но уже привыкла, что Смерть рядом.

Протираю глаза, сажусь, подавляю зевок. В какой-то момент прошлой ночи всадник все же нашел нам дом.

Вокруг меня повсюду книги. Они везде. Стоят на полках, лежат на полках сверху, громоздятся стопками рядом с полками.

Кто-то тут действительно любит читать.

Любил читать. Некому больше насладиться этой обширной коллекцией.

Встаю с кровати и замечаю свои сапоги, ждущие меня рядом.

Смерть снял с меня сапоги и уложил в постель – наверное, через считаные минуты после того, как убил прежнего владельца дома. Хмурюсь, обуреваемая противоречивыми чувствами.

Потом глубоко вдыхаю, натягиваю обувь и выхожу из комнаты.

– Смерть? – зову я, шагая по коридору.

Заставляю себя не смотреть на семейные зарисовки, развешанные на стенах, или вышивку крестиком возле. Не хочу ничего чувствовать к этим незнакомцам, чьи жизни так трагически оборвались.

– Лазария, – приветствует меня Смерть, когда я вхожу в гостиную. Он устроился на сером диване, привалившись спиной к подлокотнику и свесив крылья. Доспехов на нем нет, как и ночью, рукава черной рубашки закатаны до локтей. Но самое интересное – в руках у него одна из