он. Слово преисполнено затаенной надежды. Его странные прекрасные глаза ищут мои. – Я мечтал услышать это от тебя и боялся, что никогда не услышу.

Взгляд его застывает на моих губах, и я чувствую его желание украсть поцелуй – и не только.

Потом взгляд всадника возвращается к моим глазам.

– Я мало в чем могу тебе отказать. – Он играет желваками. – Хорошо, я исполню это твое желание. Сегодня будем только мы с тобой и мир вокруг нас.

Глава 53

Харпер, Техас

Июль, год Всадников двадцать седьмой.

Когда мы наконец останавливаемся, то оказываемся воистину где-то у черта на куличках. Местность тут – какое-то лоскутное одеяло из диких вязов и степных просторов, и только.

– Уверена, что не хочешь поискать дом? – спрашивает Танатос в двадцатый раз. Заходящее солнце озаряет его мягким светом, сглаживая резкие черты.

– Все отлично, – настаиваю я, пытаясь не обращать внимания на то, что делает со мной его вид. Он хмурится, как будто не верит.

Но все-таки расстегивает ремни нагрудника и отбрасывает его в сторону. Вижу по его лучащимся глазам, что для него это облегчение.

Все равно что снять в конце дня лифчик.

Здоровенный железный лифчик.

Пока он избавляется от остальных доспехов, мой взгляд возвращается к нагруднику. Повинуясь внезапному порыву, я подхожу к отброшенному куску металла и опускаюсь рядом с ним на колени, чтобы рассмотреть выбитые изображения. Там розы, надгробия, скелеты, лодка с людьми. Еще что-то, похожее на яйцо, которое обвивает змея, пожирающая собственный хвост. Еще полумесяцы и спирали, а прямо над сердцем – изображение женщины в объятиях скелета.

Провожу пальцем по странным и вроде бы никак не связанным между собой картинкам. Но чем дольше смотрю, тем больше понимаю, что они смущают меня.

– Что это за рисунки?

Подобные я видела и на седле Смерти.

Всадник отбрасывает еще одну пластину.

– Хтонические изображения.

Непонимающе смотрю на него.

– Образы смерти, – поясняет Танатос.

– Не все они похожи на смерть. – Ну, не считая скелетов и могил. – Тут даже яйцо.

– Это космическое яйцо, из которого все родилось.

Хмурюсь, глядя на гравировку.

– Значит, все началось с яйца?

– Это человеческие символы, кисмет, а не небесные, – Танатос сдирает с себя последнюю железяку и подходит ко мне.

Переключаю внимание с яйца на изображение, расположенное прямо над сердцем всадника, – ну, когда доспехи на нем. Смотрю на тревожащие меня скелет и женщину, что заключили друг друга в объятия. Жизнь и смерть – любовники.

– Они неразрывно связаны друг с другом, – произносит Смерть, замечая, на чем я сосредоточилась.

Пока я размышляю об этом, к нашему лагерю прибывает процессия мертвецов Танатоса. Скелеты и их повозки окружают нас, создавая своего рода стену из собственных тел и подвод. Глядь, а они уже вытаскивают всякую всячину, встряхивают одеяла, откупоривают вино и зажигают фонари. Когда они наконец заканчивают свои хлопоты, у меня перехватывает дыхание.

Мне приходилось спать на открытом воздухе с одним только рюкзаком в качестве подушки, я знаю, каково это. Но чего я никогда не испытывала, так… такого.

Они расстелили на земле одеяла и расставили по краям фонарики, создав в сумерках мягкое романтическое освещение. На подносе красиво разложена еда, которая не портится в путешествиях, и я стараюсь не думать о костяных пальцах, что методично укладывали каждый ломтик.

Полагаю, это и есть глэмпинг. Гламурный кемпинг со всеми удобствами.

– Не обязательно было заставлять их делать все это.

– Обязательно, Лазария, – очень серьезно отвечает мне Танатос. – Обязательно.

При свете фонарей Смерть похож на святого. Его тело и крылья залиты мягким янтарным светом. Тот же свет блестит и в глазах, так что они кажутся расплавленным золотом.

Во второй раз, с тех пор как мы остановились, у меня перехватывает дыхание от одного лишь его вида. Он что, всегда на меня так действовал?

Мои инстинкты сохранения желают сказать «да», но правда в том, что сейчас все по-другому. Другое чувство – словно мои глаза наконец увидели что-то, что уже знало мое сердце.

Будто услышав мои мысли, Смерть идет ко мне.

– Серьезная, прекрасная Лазария, – бормочет он, изучая мое лицо так, словно хочет увековечить его в своей памяти. – Ты украла мое одиночество и, надеюсь, никогда его не вернешь.

С этими словами он целует меня. Обвивает крыльями – и не остается никого, кроме нас со Смертью.

Я слышу каждый звук, что издают наши губы, и чувствую себя так, словно сердце мое выставлено напоказ.

Поцелуй длится долго-долго, а когда Смерть наконец отрывается от меня, я вижу его желание, тугое, как натянутая тетива.

– Лазария, что со мной происходит? Я все время хочу тебя – и не могу утолить эту жажду.

Сердце бьется еще сильнее, когда я смотрю на него снизу вверх.

– Так бывает у людей, – говорю я.

Когда они влюбляются. Но этого я не добавляю, потому что слишком боюсь.

Так что просто берусь за одежду Танатоса, потому что физическая близость – это куда проще, чем говорить о любви с заклятым врагом. Тащу рубашку всадника, и он помогает мне снять ее через голову.

Иного стимула Смерти не требуется. Руки его находят ворот моей рубахи…

Тр-р-ресь!

Ахаю, когда он разрывает ткань, обнажая лифчик. Он тянется к моим джинсам, но я перехватываю его запястья прежде, чем он испортит мне и штаны.

Хорошие джинсы трудно достать.

Под жгучим взглядом Смерти снимаю сапоги и носки, расстегиваю штаны, вылезаю из них и отбрасываю в сторонку. Всадник сдирает с себя остатки одежды и стоит передо мной совершенно голый, если не считать светящихся символов, покрывающих его тело от шеи до икр. Глифов так много, что создается иллюзия, будто его внутренности – не что иное, как чистый белый свет.

Танатос опускается на колени и своими длинными ловкими пальцами снимает с меня трусики, после чего возвращается к лифчику. Этот предмет он тоже аккуратно расстегивает и роняет на землю. Затем подхватывает меня на руки и несет на импровизированную кровать.

Только когда он укладывает меня, я вспоминаю о десятках скелетов вокруг нас.

– Я не могу при твоих неупокоенных, – шепчу я.

Танатос издает хриплый смешок.

– Лазария, у них нет ни души, ни мозгов. Они не способны понять, что мы делаем.

Однако секундой позже скелеты распадаются на части. Кости со стуком сыпятся в траву.

– Так лучше? – интересуется Смерть.

Я киваю и вздрагиваю, потому что ночная прохлада ласкает покрывшуюся мурашками кожу.

Но мерзну я недолго.

Смерть накрывает меня собой, крылья его ложатся на наши ноги. И