когда я уже думаю, что страсти вот-вот накалятся, всадник нежно-нежно целует меня в ямочку между ключицами.

– Отдайся мне, Лазария, – шепчет он, щекоча меня губами.

– Разве я не делаю именно это? – удивляюсь я, запуская пальцы в его шелковистые волосы.

Он смеется, покрывая мою грудь поцелуями.

– Я не про секс.

– Тогда про что?

Мне внезапно становится как-то неловко.

Танатос медленно поднимает взгляд, и встретившись с ним глазами, я понимаю, что он имел в виду.

«Я хочу твоей любви».

Он не говорит этого, но это и не нужно.

Я качаю головой, горло мое сжимается.

– Я не могу, – с трудом выдавливаю я.

Он отнял у меня семью. Чуть не забрал моего сына. Меня не волнует, что он Смерть и это его работа. Мне плевать даже на то, что он не получает от своих действий удовольствия. Он все равно это делал, делает и будет продолжать делать, так что позиция моя непримирима.

– Что ты не можешь? – мягко спрашивает он.

Он все-таки хочет заставить меня произнести это.

– Я не могу тебя любить.

На миг всадник выглядит уязвленным. Потом боль на его лице исчезает, как не бывало. Плечи его поднимаются и опускаются – он делает глубокий вдох.

– Не можешь или не хочешь?

Я мешкаю.

От Танатоса это не укрывается.

– О, ты не хочешь. – В глазах его вспыхивает торжество, а губы кривит коварная улыбка. – Я прав, не так ли?

Не утруждаю себя отрицанием.

– Почему ты улыбаешься? – спрашиваю вместо этого.

– Если бы ты не могла любить меня, если бы была на это неспособна – это одно, – говорит он. – Но ты не хочешь любить меня по собственному выбору.

– Именно.

Да, я выбрала не любить его.

Только почему он выглядит таким довольным?

Он отвечает, словно услышал мои мысли:

– Мне не нужно, чтобы менялся твой разум, кисмет, только твое сердце.

Мой пульс учащается.

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

– Твой разум силен, Лази, но твое сердце еще сильнее. Все, что мне нужно, – это убедить твое сердце, что это реально, и твой разум последует за ним.

– Я все равно не передумаю, – упрямо говорю я.

Он видел, как долго я могу держаться.

Теперь лицо его становится откровенно злым.

– Мы с тобой бессмертны. Даже если потребуются века, даже если мы с тобой останемся последними существами на Земле, клянусь: я заставлю тебя полюбить меня разумом, телом и сердцем.

Глава 54

10-я автострада, юго-запад Соединенных Штатов

Август, год Всадников двадцать седьмой

Дни утекают, как вода сквозь пальцы, и дорога все тянется перед нами. Иногда мы не выходим из дома, который заняли, или из лагеря, который разбили; иногда мы вообще не покидаем постели. Пускай у Смерти и нет аппетита, если речь идет о еде, но когда доходит до секса, он ненасытен. И я едва ли лучше.

Говорю себе, что выигрываю миру немного времени – а может, если план в самом деле сработает, вообще положу конец этому апокалипсису, – но правда в том, что я так же страстно жажду поддаться желанию, которое игнорировала многие месяцы.

Однако когда мы возвращаемся в седло и продолжаем путь, на меня наваливается вина. Казалось бы, мне надо торопить Смерть, подстрекать его путешествовать намного быстрее, чтобы скорее добраться до моего сына. Все меньшее кажется мне предательством по отношению к Бену. Но даже чувства вины недостаточно, чтобы я взялась за ум, тем более что каждый лишний час в объятиях всадника приближает меня к тому, чтобы убедить его прекратить убийства.

Так что мы со Смертью путешествуем медленно, можно даже сказать, лениво.

Чем дальше на запад мы продвигаемся, тем меньше встречаем городов. Эта часть страны практически пуста, только мили и мили суровой пустыни. Странный, слишком четкий пейзаж почти лишен красок, разнообразие вносят только невысокие кусты да голубое небо над головой, но и их цвета словно бы приглушенные, выгоревшие на солнце.

Я тоскую по зеленым краям, в которых выросла.

Мы по-прежнему останавливаемся в домах, если они попадаются нам на пути, но Смерти пришлось отказаться от стремления размещать меня в роскошных поместьях. Эта иссохшая земля слишком сурова, чтобы на ней можно было хорошо зарабатывать. Судя по тому немногому, что я видела, обитали тут в основном фермеры и ковбои, перегонявшие по равнинам стада, а они едва ли жили как короли.

Большинство домов, мимо которых мы проезжаем, сохранились со времен до пришествия всадников. Когда солнце начинает садиться, мы останавливаемся в одном из таких заброшенных жилищ. Это потрепанное и унылое здание; солнце выбелило его кости, а колодец во дворе давно пересох. Внутри полно мелкой пыли да парочка перепуганных ящериц.

Я иду по этому дому, как по сотне домов до него. Отмечаю ободранные обои, разбитый телевизор, несколько рваных детских книг и светящихся в темноте звезд, которые, наверное, когда-то были на потолке, но теперь валяются на полу.

Останавливаюсь и разглядываю все внимательнее. После появления всадников прошло больше четверти века. Дети, читавшие эти книги и смотревшие на эти звезды, сейчас уже взрослые – при условии, что они все еще живы. Жизнь целого поколения – моего поколения – перевернулась вверх тормашками, а следующее поколение может вообще не вырасти.

Слышу в коридоре шаги Смерти.

– Я не хочу оставаться здесь.

Мой голос похож на хриплое карканье.

Он останавливается у двери в спальню.

– Хорошо, кисмет.

Так просто. Через пять минут мы снова сидим на коне Танатоса.

Позади нас рушится дом, словно навеки рассыпается старая изношенная мечта. Событие печальное, но давно назревшее.

Заставляю себя отбросить мысли о семье, которая жила там когда-то, – меня и без того преследует слишком много призраков.

И новых мне не надо.

Я слышала, что люди могут привыкнуть практически к любой ситуации. Не знаю, правда ли это, но я привыкла к такому образу жизни – путешествовать, вставать лагерем и опять путешествовать.

Даже привыкла к Смерти и нашим… взаимоотношениям.

– Открой мне еще какой-нибудь секрет, – прошу я, откинувшись на расстеленные на земле одеяла. Рядом стоит блюдо с едой и вино, скелеты и их повозки окружают нас.

Танатос лежит на боку в одних лишь штанах. Свет татуировок подчеркивает его резкие черты.

– Хм… – Он водил пальцами по моему лицу, но теперь рука его переползает к пуговицам на моей рубашке. – Я не хочу рассказывать, но я тебе покажу.

Понятия не имею, о чем это он.

Танатос расстегивает на мне рубашку и стягивает ее. Потом приходит очередь лифчика. Потом штанов, сперва моих,