– Люди идут на уступки, Танатос, – горячо говорю я. – Когда они заботятся друг о друге, они уступают.

– Я не человек, – напоминает он.

Ага, это его старая защита.

– Отлично, ты не человек, и никакие правила к тебе не относятся, – соглашаюсь я. – Просто отпусти меня. – Я киваю на дорогу позади него. – Давай разойдемся раз и навсегда.

Потом я найду своего сына, и мы проживем с ним то короткое время, что нам отпущено.

Смерть стискивает зубы.

Я шагаю дальше, не заботясь о том, что придется пройти мимо него.

– Нет, – говорит он, распахнув крылья. – Я не позволю тебе уйти.

Я вскидываю руки:

– Значит, ты хочешь получить и человеческий опыт, и выполнить свое небесное задание. И полагаю, ты хочешь, чтобы я просто заткнулась и смирилась, так?

Он делает шаг вперед.

– Это выше моих…

– Стоп, – обрываю его. – Хватит всех этих «Я не человек», «Это выше моих сил», «Я просто выполняю приказы». Ты насмехался над своими братьями из-за того, что они приняли решение…

– Неправильное решение, – поправляет он меня.

– Но они, по крайней мере, его приняли! А ты тем временем здесь, думаешь, что сможешь вдоволь наиграться со мной, когда покончишь с миром? Ты величайший лицемер!

– Что ты хочешь, чтобы я сделал?!

Голос его гремит, как гром.

Я готова рвать на себе волосы.

– Хоть раз в жизни прими чертово решение! И не ради меня или даже Бога. Для себя. Ты. Сам. Ты злой, и любящий, и нежный, и беспощадный, и утонченный, и наивный, и мудрый, и… сложный! В тебе есть все человеческое. Перестань притворяться, что этого нет, и признай это.

Он долго смотрит на меня, играя желваками.

Это история о том, как я, Лазария Гомон, угробила мир.

– Я несгибаем, потому что я стар, – говорит он. – Я бескомпромиссен, потому что всегда – всегда – должен был быть таким. Никто не избежит смерти. Никто.

Кроме меня. Хотя, учитывая ситуацию, можно поспорить, избежала я смерти или нет.

– Но, – продолжает Танатос медленно, словно взвешивая каждое слово, – я слышу тебя. И не подвергаю сомнению собственное высокомерие. Я просто не думал о нем, пока ты не высказалась. – Он кивает. – Я попробую. Я сделаю это ради тебя.

Долгие секунды мы просто смотрим друг на друга.

– Я не стану обещать человечеству какого-то счастливого конца, – говорит он, и его темные глаза печальны. – Этого я не могу тебе дать. Но могу дать счастье тебе. Я хочу этого. Итак, Лазария, что сделает тебя счастливой?

Мне требуется время, чтобы осмыслить эдакий поворот разговора. Он действительно хочет дать мне хоть что-нибудь. Несгибаемый Смерть пытается прогнуться.

Самообладание возвращается ко мне.

– Бен, – выдыхаю я, обретя дар речи. – Бен сделает меня счастливой.

– Твой сын, – осторожно произносит он. – Ты хочешь, чтобы он был рядом с тобой?

– Живой и рядом со мной.

Сердце бешено колотится. Я что, уже питаю надежду? Нет, это абсолютно нереально!

Вижу, как Танатос деликатно сглатывает, как дергаются мышцы его щеки. Черт, одна эта реакция уже говорит о том, что он серьезен.

– Тогда, как только мы доберемся до западного побережья, – все так же осторожно говорит Танатос, – мы двинемся на север и заберем твоего сына.

Я не могу дышать, меня душит надежда.

– И что тогда? – выдавливаю я.

– И тогда твой сын будет с тобой, с нами, живой и здоровый, до самого конца.

Я даже не понимаю, что плачу, пока не чувствую бегущие по щекам слезы.

Лицо Смерти, стоящего напротив меня, смягчается.

Несколькими большими шагами он преодолевает разделявшее нас расстояние, поднимает руку и смахивает мои слезы.

– Это плач хороший или плохой? – спрашивает он, приподнимая брови.

– Хороший, – всхлипываю я.

Бен не умрет.

Я отстраняюсь.

– Я думала… – Слова застревают у меня в горле. – Думала, ты не делаешь исключений, убивая людей.

Как бы мне ни хотелось увидеть Бена, обнять его, знать, что он будет жить, я хочу еще больше.

– Ты попросила меня уступить. Это уступка, верно?

Не знаю, что это, но мне плевать. От мысли о том, что Бен вернется ко мне, у меня ноги подкашиваются.

Смерть, похоже, тоже чувствует это. Он подхватывает меня на руки, точно он доблестный герой, а я беспомощная дева. В этот миг я могу поверить в его сказку.

– Идем, кисмет, – говорит Танатос, возвращаясь к коню. – Давай выполним мою клятву.

______

Теперь, когда у меня есть еще одна цель, помимо соблазнения Смерти, мне как никогда не терпится добраться до моего сына. Поэтому, когда Танатос после полудня направляет коня на обочину, я жутко хочу вернуться.

– Мне не нужно в туалет, – говорю я, предполагая, что именно по этой причине мы съехали с шоссе.

– Я остановился не для этого, кисмет.

Смерть спрыгивает с жеребца и приземляется с громким стуком.

Повернувшись, он протягивает руки, чтобы помочь мне спуститься.

Я смотрю на него сверху вниз, но не двигаюсь.

– Тогда зачем мы остановились?

Он смотрит на меня так, словно это должно быть очевидно.

– Вчера я сделал ошибку, слишком протянув с поиском дома. Сегодня я этой ошибки не повторю.

Дом, верно. Смерть вбил себе в голову, что меня нужно баловать самыми роскошными домами, хотя для него это означает необходимость удаляться довольно далеко от магистралей, по которым он обычно путешествует. А оказавшись в доме, мы задержимся на несколько дней. Я уже чувствую, как залитое по2том тело всадника скользит по мне, когда он вторгается в меня, и могу в точности представить, как будут нависать над нами его крылья, заслоняя остальной мир.

Кровь мчится по венам быстрее при одной лишь мысли об этом. Я так этого хочу. Очень, очень хочу.

Но совсем другое желание не дает мне покинуть седло. Бен. Я чувствую дикую необходимость добраться до него как можно скорее, даже если ради этого придется лишить попутные города нескольких лишних дней жизни.

– Лазария? – Смерть все еще ждет, протянув руки.

Разглядываю его закованное в броню предплечье. На серебристом металле выгравирована процессия скорбящих; вереница плакальщиков тянется от наруча до нагрудника.

Смотрю Танатосу в глаза.

– Давай не будем останавливаться.

Между его бровей пролегает морщинка, он хмурится.

– Но тебе нужен отдых.

«И я не хочу, чтобы ты считала меня чудовищем».

Я почти слышу эти непроизнесенные слова.

– Когда наступит ночь, – говорю я, – мы можем отдохнуть на обочине.

– Нет.

В голосе его звенит сталь.

Но я не покидаю седла.

– Мне не нужны роскошные дома. Мне нужен только… ты.

Сама не ожидала, что это у меня вырвется.

– Кисмет, – выдыхает