– Я упаду вместе с мешком.

– А всё потому, что на защите твоего тела стоит твой мозг. Иногда он враг. Он умеет обманывать похлеще фокусника. Но здесь – он твой друг. Ты не умеешь правильно распределять нагрузку, не знаешь, как задействовать все мышцы. Ведь можно так рвануть, что лопнут жилы или вылетят суставы. Поэтому у людей есть планка. Воины подняли её слишком высоко. Ты бы видела их тренировки. Если Ракшада нападёт на Краеугольные Земли, они рухнут.

– Они рухнут, а мы?

– Мы не отдадим Грасс-дэ-мор.

Малика покачала головой:

– В стране нищета, армии нет, люди ненавидят друг друга. Кто встанет на его защиту?

– Ветоны, ориенты, климы и моруны... и моранды.

– Моруны не выйдут из-за Долины Печали. Они разочаровались в людях.

– А ты?

– Я не знаю, зачем я живу.

Драго улыбнулся:

– Малика... ты устала.

– Я устала обманываться в людях.

– Мне-то ты веришь?

– Тебе? Да.

– Так послушай меня. Тебе кажется, что ты ничего важного не делаешь. Но это не так. Рядом с тобой люди меняются.

Малика усмехнулась:

– Не надо меня успокаивать.

– Я изменился. Помнишь парк развлечений? Помнишь ориента в стеклянном кубе? Резиновые затычки снизу и сверху, а внутри горячая вода. Помнишь?

– Помню.

– Когда я увидел его, подумал: ещё одним ориентом меньше. А сейчас... Если бы я увидел его сейчас...Мне стыдно, что тебе пришлось меня уговаривать разбить этот куб. Мне стыдно за поступки, которые я так и не совершил. – Немного помолчав, Драго промолвил: – Ты должна вернуться к Адэру. Я ему обещал. Если ты не вернёшься, он свернёт мне шею.

– Мы все вернёмся. – Малика приблизилась лицом к прутьям. – Сумеешь выломать решётку?

Слегка разогнув руки, Драго посмотрел влево, вправо. Вновь подтянулся:

– Она вмурована в бетон, но я смогу. Только зачем?

– Я боюсь тебя оставлять. Боюсь, что уйду и больше тебя не увижу.

– Бежать некуда, Малика.

– Мы сядем в машину и вместе поедем на суд.

– Звучит заманчиво. Я давно не катался на машине.

– Выбирайся.

– И нарушить ещё один закон? Не-е-е… не хочу. – Драго вздохнул с наигранной досадой. – Значит, мне зачитают приговор, а я не пойму ни слова. Обидно.

– До этого не дойдёт. Иштар пытается приструнить меня, вот и придумал эту комедию с судом.

– Дело не в тебе, а во мне.

Малика насторожилась:

– Что я должна знать?

– Я избил его, а он, зараза, не забыл.

– Когда?

– В Лайдаре. У тебя случился приступ. Мы его допрашивали, прямо там, в ванной. Со мной были Мебо и Крикс. Крикс его не трогал. Мебо тюкнул сапогом пару раз и устал. Зато я отыгрался сполна.

– Бог мой…

– Надо было прихлопнуть, а я пожалел.

– Эльямин! – донёсся голос Хёска. – Скоро суд, а тебе ещё надо одеться подобающим образом.

– Чего он хочет? – спросил Драго.

– Надо ехать. – Просунув пальцы между прутьями, Малика прикоснулась к его щеке. – Мы вернёмся в Грасс-дэ-мор, и я отведу тебя, Мебо и Лугу за Долину Печали. Там вы встретите девушек, которые сделают вас самыми счастливыми на свете. Ты ведь не боишься морун?

– Я их обожаю, – прошептал Драго и рассмеялся.

Малика накинула на голову чаруш. Поднявшись на ноги, посмотрела в темнеющее небо и направилась к машине.

***

Вспышка молнии выхватила из мглы кроны деревьев. Перед сезоном штормов с ветвей сняли гирлянды лампочек, и с наступлением темноты сад превращался в чёрное пятно, изрезанное зигзагами освещённых аллей. Ветер швырнул на террасу сорванные листья, зашуршал песком по ступеням. В воздухе почувствовался запах дождя.

Теребя края чаруш, Малика поглядывала на воинов-носильщиков, стоявших навытяжку возле паланкина. Они вряд ли знали, куда должны отнести шабиру, и ждали приказа свыше, а Малика уже сомневалась, что такой приказ поступит: близилась полночь – комендантский час, – и скоро носильщики попросту уйдут.

Смутная догадка переросла в уверенность: Хёск специально заманил её во дворец, потребовав одеться в простенькое платье без вышивок и украшений. Малика едва успела сменить наряд, как ей сообщили, что обвинитель – Иштар! – задерживается на заседании Хазирада, и поэтому суд состоится чуть позже.

Неопределённость связала Малику по рукам и ногам: «чуть позже» могло произойти в любую минуту, а растянулось до ночи. Внутренний голос твердил: её вновь обманули. Никакого заседания Хазирада не было – мужу Самааш дали время спрятать жену.

Около полуночи появился караульный. Сообщил, что хазир перенёс суд на утро, и отпустил носильщиков. Маликой овладело отчаяние. Она не знала, что ей делать: закрыться в спальне и выплакаться или догнать носильщиков, потребовать отнести её к Самааш и убедиться, что её дом пуст. Малика винила себя за вмешательство в чужую жизнь и за бесцеремонное поведение, за гонор и несдержанность, за ненависть к Хёску и веру в Иштара.

Она до сих пор в него верила… Эта вера в братоубийцу и извращенца граничила с презрением к себе. Малика не могла понять: что за таинственная слепота не даёт ей увидеть ничтожество Иштара целиком? Какой властью он над ней обладает? Почему его вероломная и коварная натура манит её как неразгаданная тайна?

Малика уселась на ступени и закрыла глаза. Хотелось уснуть. Хотелось исчезнуть, а проснувшись, очутиться в другом месте – не в каюте корабля, не в Грасс-дэ-море, просто в другом месте.

Утром Малика не побежала к Самааш и не стала добиваться встречи с Иштаром. Сохраняя выдержку, прохаживалась по террасе, то опережая, то преследуя собственную тень. Наконец носильщики принесли паланкин, и в полдень Малика вошла в огромное серое здание, на фасаде которого застыли статуи людей с завязанными глазами. Их холодные мраморные руки сжимали клинки, ноги вдавливали в каменные плиты извивающихся аспидов.

Обстановка зала, где должен был состояться суд, выглядела довольно странно. Сбоку входной двери стояла железная клетка – для подсудимого. Посреди зала на возвышении находились обычный стул и лакированное кресло, обитое изумрудным бархатом. Кресло явно предназначалось Иштару, стул – Малике. Зал опоясывали деревянные трибуны – видимо, судьи не входили в узкий круг людей, которым разрешалось сидеть в присутствии хазира.

Такая расстановка мебели подсказывала, что главные роли в судебном процессе отводятся обвинителю и защитнику, и возможно, они сами приходят к соглашению и выносят приговор. А судьи здесь для проформы, для придания процессу законности. Следят, чтобы дебаты не перетекли в перепалку и не переросли в потасовку.