Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ковёр в передней комнате был покрыт красными кляксами, стены усеяны алыми запятыми. Столик и стулья перевёрнуты. Всё подсказывало, что здесь избивали человека.
– Какого чёрта… – пробормотал старик, стоя за порогом.
Малика обернулась:
– А ты не знаешь?
Старик попятился:
– Я больной человек. Я не выхожу из дома.
Малика добрела до паланкина. Усевшись в кресло, расправила плечи, вздёрнула подбородок. Она не слышала гула вечернего города, не видела, как стражи пошагали к железным воротам охранного двора. Не заметила, как за окном проплыла дворцовая площадь.
Поднявшись на террасу, подождала, пока удалятся носильщики, и встала на колени. Глядя в вечернее небо, промолвила:
– Я отрекаюсь от тебя.
Служанка, ожидавшая Малику в покоях, сказала, что её приглашает к себе Фейхель. Ну конечно… Слухи о приговоре Шедару, наверняка, облетели столицу и донеслись до дворца. Что сделает несчастная мать? Задушит шабиру? Проклянёт? Пожелает ей похоронить своих детей, как похоронила она?
Малика прошла в ванную. Долго лежала в прохладной воде, наблюдая, как темнеют рисунки на окнах. Задержала дыхание и погрузилась в воду с головой. В ушах гудело, в груди стучало сердце, по жилам струилась кровь, а Малика чувствовала себя мёртвой.
Чьи-то руки схватили её за плечи и выдернули из воды.
– Никогда так не делай! – прозвучал голос Хатмы.
Малика посмотрела в лицо, закрытое чаруш:
– Чтобы утопиться, ванны мне не хватит.
– Моей маме хватило, – сказала Хатма и протянула полотенце.
Через час Малика ступила в комнату Фейхель. Мать-хранительница скинула с коленей клетчатый плед, с трудом выбралась из кресла.
– Я хочу видеть твои глаза, – проговорила она хрипло.
Помедлив, Малика сняла чаруш. Какое-то время рассматривала свои руки, сжимающие перламутровую накидку. Вскинув голову, устремила взгляд на старуху. Она не раскаивается, не сожалеет и не сочувствует. Если бы её поставили перед выбором – весь народ Ракшады или Драго, – она бы, не задумываясь, выбрала стража. Мать-хранительница должна это знать.
– Иди за мной, – промолвила Фейхель после затяжной паузы и побрела, шаркая ногами, в смежную комнату.
Миновав ванную, открыла двери спальни и замерла на пороге. Малика посмотрела поверх её плеча. На кровати, в приглушённом свете настольной лампы лежала женщина, повернувшись лицом к стене.
– Моя дочка... – промолвила Фейхель, и её голос сломался. – Она вернулась.
– Кто?
– Самааш... Моя бедная девочка.
Обернувшись к Малике, Фейхель уткнулась лбом ей в плечо и разрыдалась.
Малика гладила её по спине, приговаривая:
– Всё будет хорошо, Фейхель. Всё будет хорошо...
– Она чуть не потеряла ребёнка.
– Всё будет хорошо, – повторила Малика, силясь остановить калейдоскоп мыслей и чувств. – Как она здесь оказалась?
– Сегодня ночью Хазирад принял новый закон, – промолвила Фейхель, перемежая слова всхлипами. – Утром его обнародовали, а в полдень... её привели.
– Какой закон?
– О кровной мести. Если муж издевается над женой – он оскорбляет её отца и братьев.
Значит, ночью Иштар добивался принятия закона и держал Малику во дворце, чтобы она не наломала дров. На суд пришёл злой – после того, как увидел Самааш? После расправы над её мужем? Или довели советники?
– Что она говорила?
Фейхель в голос выдохнула:
– Ничего. Она не верит. И я не верю. – Подняла голову. – Я хочу помолиться. Пойдём со мной в молельню.
Малика посмотрела в тусклые миндалевидные глаза, обрамлённые кружевами морщин:
– Я отвернулась от Бога.
– Это не страшно. – Старуха обхватила её лицо ладонями. – Страшнее, когда отворачивается Бог.
– Я убийца, Фейхель.
– Сделай так, чтобы смерть моего сына не была напрасной.
– Прости меня… – прошептала Малика и обняла старуху за плечи.
***
Выпроводив Кенеш из комнаты, Малика плотно закрыла двери и сняла чаруш. Сидя на полу и пряча босые ноги под подолом платья из дешёвой ткани, Галисия горделиво вскинула голову, как бы напоминая, кто здесь благородная дама. Но затравленный взгляд и тоненькая морщинка на переносице выдавали её страх перед предстоящим разговором.
Сегодня Малика не хотела ссориться с дворянкой. Не хотела убеждать или упрашивать. В эту комнату её привело сочувствие к женщине, которая потратила кусочек жизни на бессмысленные ожидания. Чьи долгие дни и ночи были пронизаны одиночеством и обидами.
– Пришла попрощаться? – спросила Галисия и закрыла книгу, которую пять минут назад читала вслух, вырабатывая правильное произношение.
– Я решила повременить с отъездом.
– Только не говори, что из-за меня.
– Нам с Иштаром надо побывать ещё в двух святых местах.
Ложь. Иштар давно заявил, что завершит паломничество без шабиры. А после суда над стражем ему и вовсе не терпится поскорее от неё избавиться. Во всяком случае, Малика так думала.
– Если хочешь, можем перейти на слот, – сказала она. – Или на тез.
Взгляд Галисии ожил.
– Ты знаешь тез?
– Немного.
– Не помню, когда последний раз говорила на родном языке.
Усевшись рядом с Галисией, Малика кивком указала на книгу и произнесла на тезе:
– Что читаете?
– Роман тикурского автора. Когда-то я читала его в оригинале. – Тонкие изящные пальчики побарабанили по переплёту. – Ужасный перевод. Даже с моими скудными знаниями шайдира я бы перевела лучше.
Малика упёрлась затылком в стену и устремила взгляд на окно, расцвеченное филигранными узорами:
– Когда я уеду, вас отведут в какое-нибудь посольство и отправят домой насильно.
Галисия повернулась к ней всем телом:
– Это он сказал?
– Нет. Управляющая женской частью дворца.
– Ничего не понимаю… Он предложил мне стать его женой и ни разу со мной не увиделся. Неужели всё дело в проклятых рисунках?
– Не думаю.
Галисия свела бровки:
– Малика, признайся: вы с ним близки?
– В смысле – как мужчина и женщина?
– Да, в этом смысле.
Придвинувшись к Галисии, Малика прошептала:
– Я открою вам страшную тайну. Только пообещайте, что никому не расскажете.