– Да что вы все заладили, что вы все знаете обо мне и о таких как я! Ничего вы не знаете, ничего не понимаете о нас.

– Да что там понимать. Вот давай-ка еще выпьем горькую и пойдем, куда нам со всемирным злом сражаться, чего мы сделать против бесчеловечного режима можем? Только вот выпить по стопочке и бумажки старые почитывать.

Его слова задели меня, попали в меня. Он же только что признал меня, хвалил, я же нравился. И тут вдруг. Вроде только-только затянувшиеся дыры и только-только залатанные трещины во мне стали раскрываться, я стал ломаться, в свободные пространства начали проникать гнев, обида и страх. Не чокнувшись с ним, я выпил.

– Ты это, прости за резкость. Это я от бессилия тебе говорю. Все надежды рухнули. Давай о хорошем. Ты мне вот что скажи, у тебя девчонка есть?

Я молчал.

– Ну ладно тебе, не сердись на старика. Это же у нас роль такая – ворчать на молодежь. Ты ж в чем виноват? Это все власть паскудная не дает дышать никому. Молодых затыкает по тюрьмам и войнам. Чего ждать-то. Не бери в голову. Так вот про любовь давай лучше.

Я молчал.

– А-а-а-а – вот вижу, что тут собака попой порылась, как говорится. Колись давай, я в сердечных делах дока, считай.

– Ну я это…

– Ты от этого, что ли, такой смурной? Нос повесил, ты уж не гневись, что я тебе про нос.

– Ничего, привык.

– Ну и чего?

– Вот подруга мне не пишет третий день.

– Во-о-о-от. Это плохо, Мартыш, плохо. А в чем дело-то?

– Не думаю, что это важно.

– Чего у тебя, секреты Чемберлена какие? Что она у тебя, министр легкой атлетики, что ли?

– Да нет, художник она в кино.

– У-у-у-у, художник – от слова «худо», как говорится, да? Ну и что твое кино натворило?

– Да ничего, она поет замечательно, и я ей сказал, что есть возможность выступить, спеть.

– Так.

– Спеть то есть в прямом эфире.

– Ну? Это ж где ты такое нашел. Прямой эфир! Обманул, что ли, девочку? Вот она и обиделась на тебя – и правильно сделала. Нехорошо это, плохо.

– Да нет же! Никого я не обманывал. Я знаю одно радио. Вот там она споет, я обещал ей, у ребят даже своих спросил, они только за, верят мне и ей. Но мы с ней почти поссорились, как мне показалось. Теперь она не отвечает. Не пишет.

– Выдумываешь, небось?

– Ничего не выдумываю. Неважно. Так вот, завтра она должна была туда прийти, специально выбрали день, когда все соберутся. А она, как я ей предложил, куда-то делась, уже пять дней тишина. Не звонит, не пишет.

– Я тебе так скажу, ты на меня не обижайся. Во-первых, давай это дело сбрызнем. Во-вторых, получила она от тебя что хотела и упорхнула, птичка. Я такого знаешь сколько нагляделся. У-у-у-у, что ты, что ты.

– Да нет, не такая она.

– Ага, ну хорошо, не такая.

– Но как представлю себе, что она решила меня оставить, разламываюсь. Думаю, я не в нее даже влюблен, а в ее внутренний мир, я его понимаю. Он мне нужен, я в нем живу.

– Да хера ты понимаешь. Ты только не сердись, но ты, сам видишь, не очень интересный с точки зрения внешности, так? А она все по киношкам, в мире артистов.

– Я сам из-за этого нервничал. Но она мне помогла в себя поверить.

– Это хорошо. Поверить! А во что верить-то?

– Что мы что-то можем сделать, что-то изменить. Что не такой я плохой и не так все страшно.

– Ну ладно-ладно. Поверил – и хорошо. А что за радио-то? Если дело крепкое, я бы, может, как-то пригодился даже.

– А вы никому…

– Твою мать, ну конечно никому. Слово офицера! Ты меня этими вопросами оскорбляешь. Пойду я. Кому я нужен, одно остается: сдохнуть. Никого у меня не осталось, никто по мне не заскучает.

– Да погодите. В общем, договорились мы, что Миа…

– Кто?

– Миа.

– Подруга?

– Да.

– Фамилия какая?

– Веттерборг. А почему вы…

– Ветер в бок… Да для полной картины, и чего?

– Ну вот, да, что она будет петь и придет на Радио. Она не отвечает уже неделю.

– Это я понял, не кипиши. Десять дней уже молчит, короче. А ты, как говорится, не тревожься, золотой мой попугайчик. Все, конечно, от радио этого зависит. Оно большое или какое?

– Это вот совсем секрет, но если коротко, это несколько человек объединились, мои друзья, и иногда разными способами мы проникаем в радиоточки.

– Ого, прямо в радиоточки?

– Ой, нет, это как раз пока не умеем делать, только учимся.

– Ну это же замечательно!

– А вы говорите, что мы ни на что не способны.

– Полностью признаю свою ошибку! Но до конца не верю, это же какая храбрость нужна, какая сила.

Признаюсь, эти слова мне понравились. К тому же он сказал:

– А вот Володю твоего я знаю, отличный малый. Он ведь тоже из ваших? Не он ли тебя привел? Я видел, ты с ним тут как-то сидел. Тогда я и обратил на тебя особое внимание. Володя яркий молодой человек. Мы с ним закадычные были собутыльники, вот так он пьет. Он у меня и дома был, про войну говорили. А куда он делся-то?

– Арестовали его. Нет вестей. Все волнуемся.

– Ой, беда-беда. Надо парня спасать. У меня, чай, связи еще есть, помогу вам. Ох эта власть жуткая!

Да, наверное, после этих его слов я и стал рассказывать. Он мне ответил:

– Но ты это, не трепи особенно про радио – дело, сам понимаешь, такое, боевое. Понимаешь ведь, да, что закон нарушаете? Что против власти поперли?

– Конечно! Это все страшная тайна, страшная. Хотя для меня по-прежнему все это звучит как игра что ли, всё не по-настоящему. Черная курица, городок в табакерке. А как сказке можно навредить?

– А, это ты еще и жизни боишься ко всему прочему, все не начнется она у тебя, ну мне подфартило.

– Не понял.

– Вот и молодец. А я тебе так скажу – с певичкой твоей или кто она там, художница, с Муму этой, вот ты проверь, если придет на радио, значит, ей только для этого ты и был нужен. Получила адрес, и ты ей не сдался больше. Я тебе так, без соплей скажу.

– Ну я не верю.

– Я тебе советую, а ты как знаешь: просто попозже приходи и увидишь, как она там