сначала не понял. Он стоял спиной ко мне, лицом к стене. Из его спины торчал огроменный штырь.

– А поздороваться? Как неродной.

Я обернулся на знакомый голос.

1.41

Соловки, 4 дек. 1936 г.

Дорогой Миша!

Прежде всего хотя и с запозданием, но разреши поздравить тебя с прошедшим днем твоего Ангела. В конце ноября получил твою посылку. Спасибо за заботу! Напрасно ты беспокоился и выслал валенки, т. к. у меня еще целы и даже неподшиты те валенки, которые мне были присланы к этапу. Таким образом у меня копятся разные вещи совершенно мне не нужные, что вообще в наших условиях ужасно связывает. Сердечное спасибо, но впредь все посыльные предметы прошу высылать только по моей просьбе. Это одно, а во-вторых должен сказать, что я слишком давно от тебя не получал писем; хотя и сам я стал писать значительно реже, так что в м-ц отправляю одно письмо, но это происходит не от моего нежелания писать, а по причинам не от меня зависящим.

Как живут родители? Что у них там в деревне вообще? Как их здоровье? Как ты живешь вообще?

У нас все время зима делает попытку удержаться, но еще морозов не было и на дворе продолжает быть сыро.

Чайки давно улетели, а остался лишь бегать на свободе их кровный враг – серебристая лисица, которая настолько здесь приручена, что иногда даже входит в помещение, а особенно любит сладкое, поэтому если увидит в руках кусок сахара, то уже не отстанет, пока не отдашь.

Жду от тебя карточку, где бы ты был таким, как я тебя себе представляю. Я очень часто вспоминаю одно январское утро, когда я уходил на службу, после возвращения из деревни, и я выйдя из своей комнаты задержался на некоторое время около стола и мы сравнительно долго смотрели друг на друга. Взгляд этот слишком запечатлился в моей памяти, ну а потом мы встретились на несколько минут в несколько иной обстановке.

Ну ладно, значит все так должно было случиться; в этом меня никто не разубедит! У меня к тебе будет просьба, т. к. ты имеешь фото, то сними пожалуйста Татьяну в ее комнате. Я тебя прошу сделать это. Заранее приношу благодарность. Будь здоров. Жму руку. Твой брат Евст. Сердечный привет родителям с пожеланием всего наилучшего. Большое спасибо за мед. Пиши же. Жду. Евст.

3.93

– Ну здравствуй, здравствуй, не узнаешь?

В кресле Ана сидел человек. За его спиной из дыма выступали фигуры в черных одеждах, в черных масках, с черными автоматами.

– А я не такой и старый, да? Присаживайся. Бойцы, помогите нашему Носу. Видите, он что-то у нас белый стал, как черемуха по весне, сейчас еще и наебнется, а нам лишние жертвы ни к чему.

Один из автоматчиков подкинул ногой табуретку и, нажав мне на плечи, усадил на нее. Он встал сзади, не отпуская мои плечи, как, когда я был маленьким, делала учительница географии ВВС, чтобы я не вертелся. Я обмяк, упершись хребтом в автоматчика, в холодную жестяную бляху ремня.

– Это вы, Егор Глебович. То есть, Глеб Егорович.

– О, узнал, вот спасибо. Порадовал. Я, я, кто ж еще. Странное слово, какое, да? Ну что. Видишь: мы тут порядочек в хозяйстве навели. Как головушка? Опохмелиться успел? Булочек, круассанов, может быть? – он кивнул на стол, на котором стояли чашки, тарелки с круассанами, фарфоровый чайник, склеенный из осколков. – Не хочешь? Зря. Твоя приготовила, а ты брезгуешь. Никто еще не успел притронуться.

– Почему вы?

– Я тебе спасибо хочу сказать. Помог обезвредить гнездо экстремистов-неонацистов. Тебе бы орден дать, да он тебе, небось, ни к чему. Девушка твоя, кстати, ничего. Петь пока не спела нам с ребятами, но это дело наживное. Ну что ж, бывай.

– Что вы сделали? Где Миа? Где все? Что вы натворили! – я рванулся, попытался встать, как персонаж фильма «Неуловимые мстители». На меня навалился вес автоматчика.

– Ну-ну, герой, сиди. Сиди, я сказал, блядь. Нормально все будет. Этих ребят твоих мы тут немножко покрошили, а девочку уже увезли, а что, вдруг пригодится? Да и ты чтобы не глупил. И ошметки изумрудных твоих дружочков тоже возьмем – что мы, душегубы какие? Пусть суд разберется, а потом уже в расход. Один вот только, может, до суда не дотянет, да и шут с ним. И кстати – отдельное спасибо, – тут ведь главное сокровище какое? Контакты ваших информаторов по всей стране. Шифрованные, конечно, но ничего, у нас умельцы есть. А этого, прыткого, давай снимай, ребята!

Несколько автоматчиков вышли из дыма. Подошли к Баобабу и стали снимать его огромное тело со штыря, он стонал.

– Вот ведь шашлычок какой знатный!

Сняли. Связали его ноги и руки проволокой.

– Чего остолбенел, мартышка? Не боись, остальные оказались покладистее, а этот гражданин, недовеликан ебаный, оказал сопротивление при задержании. Вот и пришлось усмирить его набоковским методом. Чего вылупился? Мы книжки тоже читаем.

Баобаб продолжал стонать, как будто хотел что-то сказать, но я не слышал, а встать и подойти поближе не мог, хотя никто уже не держал мои плечи.

– Что вы копаетесь, кончайте эту «Шахерезаду». Снимайте его со штыря – и в отделение.

– Снимай сруля, ха-ха-ха, – засмеялся один из черномасочников.

Другой специально писклявым голосом:

– Он не сруль, он баобаб! – они загоготали уже хором.

Его пронесли рядом со мной. Лицом вниз. Он прошептал, прошелестел:

– Предатель… я знал… я это сразу про тебя знал…

– Ну вот и мелодрамы начались. Грузите. Ну что ж, дорогой ты мой человек, Мартын как тебя там, Филиппович. Гордость России ты у нас теперь. Низкий поклон и говна на лопате. А мы работать пошли, разгребать.

– Но как это? Кто вы? Кто рассказал вам?

– Это ты, мудила болезный, все мне и рассказал. Давно разрабатывали, следили, а всё никак и никак, пары деталей не хватало. А тут ты, неуверенный в себе и слабенький, как майский поросеночек. А, да, – он приосанился, – позвольте представиться. Глеб Егорович, замначальника ФСБ по экстремистской оперативной работе. Имею боевой опыт. А ты думал, я кто: диссидент в пятом поколении? Твоя геронтофилия, да обида, да еще и самомнение – отличный коктейль, букет Молдавии. Да и раздолбайство обычное, вера в людей, как вы ее зовете. Вот как они сыграли в ансамбле, да, злую шутку. А я и не таких ломал и не такие роли играл.

Он