Макс не отвечает. Даже не смотрит на меня.

— Я пойду, — говорю негромко и шагаю к выходу с кухни. — Позаботься о Лучике.

— Подожди, — но Макс преграждает дорогу. Не выглядит требовательно, а так… так будто просто не хочет оставаться один.

— Я в школу возвращаюсь.

— Недавно последний урок начался. Нет смысла.

— Я пойду.

— Останься, — шепчет.

— Зачем? — также тихо.

— Не знаю, — сглатывает, так что "черная птица" на шее тут же взгляд приковывает. — Просто… просто останься еще ненадолго.

— Прости, но… — Боже, почему так говорить сложно? — Не думаю, что твоей девушке это понравится.

Не краснеть. Не краснеть. Только не сейчас, пожалуйста.

"Не отводи взгляд, Лиза. Не показывай, что его девушка каким-то левым боком тебя волнует."

Не выдерживаю. Прячу глаза и чувствую себя полной идиоткой. А сердце-то как трепещет. Из-за него? Из-за Яроцкого?.. Даже после всего, что услышала?

— Говорят, что от любви можно сойти с ума… Буквально. Веришь в это? — мягким шепотом и у меня колени дрожать начинают. От того, как близко стоит. От того, каким тоном говорит со мной. От того как смотрит. И добавляет: — Ты хотела знать: где моя мать?

— Нет, — лгу. Мне действительно интересно. Мне настолько интересно, почему в его доме так холодно, почему на стенах нет ни одного фото, почему… по каким вообще страшным причинам этот парень живет здесь один. Ест один. Почему даже свет не включает. Почему все оставили его?

— Она бросила тебя? — нерешительно спрашиваю.

Болезненная улыбка, которую Макс пытается спрятать под маской безразличия играет на его губах, но в глазах не вижу того холода, который обжигал прежде. Той ненависти, с которой на меня смотрел, будто я ему кинжалом под дых ударила. Нет больше этого, пропало.

И только хуже теперь стало.

— Если расскажу, останешься?

"Нет. Нет, Лиза. Ты не останешься. Ты и так половину дня провела с тем, кого за километр обходить должна."

— Как надолго? — Глупость моего вопроса подтверждает веселый смешок Макса, который даже с умилением теперь на меня смотрит. Примерно с тем же, с каким смотрел на больного, страшненького котенка, но это ведь котенок, разве можно смотреть на него по-другому? Вот каким его взгляд ощущаю.

— Только ты могла это спросить, — не может прекратить улыбаться. — Будто я тебя запереть собираюсь, и принуждать к чему-то. Эй? Ты опять покраснела.

— Тебе кажется. — Если бы. Обхожу его сбоку и направляюсь к выходу.

Ловит меня за руку и разворачивает к себе.

— Пусти. — Да, мне страшно — себя боюсь. И он видит этот страх в моих глазах, потому что больше не улыбается, больше не выглядит расслабленно и слегка печально, теперь кажется… обессиленным. Одиноким. Ничем не лучше Лучика.

Все ближе подходит. Скользит ладонью по руке, пока не находит мои пальцы и не переплетает со своими.

— Что… ч-что ты делаешь? — смотрю на него затаив дыхание. Руки — две ледышки, в то время когда спина уже взмокнуть успела.

— Не знаю, — спокойно, мягко. Шаг вперед делает, а я не могу заставить себя назад отойти, или в сторону, я вообще ничего не могу. Только смотреть на него могу, слушать с каким грохотом в груди сердце бьется, чувствовать, как кожа мурашками покрывается.

Вторую ладонь осторожно мне за шею заводит, касается кожи мягко, почти невесомо. Его руки теплые, дыхание размеренное и глубокое… не то, что мое: на каждом судорожном выдохе обрывается.

Наконец включаются остатки разума: на слабых ногах отступаю назад. Ладонь Макса падает с шеи, но вторая продолжает держать меня за руку. Шаг вперед делает, и ловит за талию, когда я вновь отойти пытаюсь.

— Боишься меня? — шепчет с горечью.

— Нет. — И это правда. Себя боюсь.

— Не простишь никогда?

— Не знаю. — И это тоже правда. Во рту пересыхает, голова кругом идет. — Зачем ты это делаешь? — качаю ею.

— Что я делаю?

— Ты знаешь, что. — Не могу озвучить. Спросить, почему за руку держит, почему глаз с моего лица не сводит. Язык спросить не поворачивается, это все моя неуверенность в себе. Разве я могу нравиться ему? Я — мышь по сравнению с Вероникой.

Припадает лбом к моему лбу, скользит пальцами по шее, а я всем телом напрягаюсь, глаза зажмуриваю, но не могу и не хочу убегать, оттолкнуть его не могу. Хочу стоять так до бесконечности, хочу касаться его, хочу вдыхать его запах, чувствовать его тепло.

"Ты сошла с ума, Лиза. Это конец. Обратно дороги нет."

— Не помнишь, что мне в баре сказала? — шепотом скользит по губам, всего в сантиметре от моих замер. — Когда мне в шею дышала, и засыпала у меня на руках. Не помнишь?

— Нет, — приоткрываю глаза, предчувствуя катастрофу.

Макс беззвучно усмехается, а в глазах еще больше печали появляется, вины и даже некого сожаления.

— Костя сначала меня попросил с тобой в друзья поиграть, — будто с трудом это произносит, слегка отстраняясь. — И вот я думаю… а что было бы, согласись я?

— Не понимаю, о чем ты…

— Понимаешь, — проводит ладонью по моей пылающей щеке, так что взлететь от ощущения хочется, куда-нибудь далеко, в космос желательно.

— Сейчас все чаще думаю о том, как все сложилось бы, если бы в тот день Костик уговорил меня, а не Чачу… Возможно, Костик не напился бы перед тем, как собирался признаться тебе в чувствах. Возможно, Чача не стал бы предателем. Возможно, им бы стал я… Что если бы им стал я?.. Чертова история, в которой при любом раскладе не обошлось бы без разбитого сердца. Но, возможно, если бы твоим другом попытался стать я, карты легли бы иначе. Возможно, не было бы столько лжи. — Делает паузу и потом обрушивает, как снег на голову: — Возможно, ты бы до сих пор меня любила, Лиза.

"Как я могла любить такого козла, как ты?"

"Как я могла любить такого козла, как ты?"

Боже… как я могла сказать это? Как могла сказать об этом Яроцкому, тогда — в баре?

Что делать теперь? Как от чувства стыда избавиться? Когтями изнутри раздирает. Как вообще теперь в глаза ему смотреть после такого?

Но смотрела ведь. Смотрела до этого дня. И целовалась с ним когда… когда он знал, что в девятом классе я — идиотка, — была по уши в него влюблена.

Паутина какая-то… липкая, запутанная. Костя был влюблен в меня, а я была влюблена в его лучшего друга. Еще и Паша… Блин. Так вообще бывает? Почему я? Почему я стала центром этой истории?

А Яроцкий он знал… давно уже знал, еще с той ночи, когда я в баре напилась. И молчал. Теперь уже глупо будет пытаться оправдываться. Да и нужны ли они… оправдания эти, когда кожа до сих пор горит от его прикосновений, ласковый шепот шумит в голове, а лицо так и стоит перед глазами, этот взгляд… Что-то изменилось, и чувствует мое сердце — ничем хорошим это не закончится. Ни для кого из нас.