Драка вспыхнула неожиданно и удивительно быстро переросла в коллективную потасовку. В запутанный клубок человеческих тел перемешались пьяные работяги – строители, горняки и канавщики.

Вспыхнула она из-за пустяка. Санька Хомяк решил на радостях продемонстрировать свои кулинарные способности: нажарить друзьям свои любимые дранички-шанечки, оладьи из муки и тертой картошки. А радость была у него, да и не только у него одного. По приказу, подписанному Казаковским, бригаде Семена Михайловича Хлыбина объявили благодарность за рационализаторское предложение и применение его на практике, с выдачей денежной премии.

Санька жарил свои дранички-шанечки на большой сковороде, складывая поджаренные, румяные оладьи в другую сковороду, чтоб не остыли.

Сегодня бригада горнопроходчиков празднует, а неделю назад чуть не плакали. Взрывник Васёк-Морячок показал характер. Поднял всех на ноги. Составил акт. Выступил в роли разоблачителя: ночная смена схалтурила, пробурила меньше, чем положено и, нарушая инструкции, самовольно произвела подрыв в забое! Работа – халтурная! Шуму наделал такого, что дым пошел коромыслом.

Бригадиру, Семену Матвеевичу, как водится, с ходу выговор. Правда, устный. Но он тоже не лыком шит. Умеет постоять за себя. Потребовал инженерной инспекции, полной проверки, включая и оценку качества проходки. В забое стало тесно от руководителей и специалистов. Ощупывали, обнюхивали, обстукивали. Промеряли и ширину, и высоту, и глубину проходки. Чуть ли не до долей миллиметров. Но как ни рядили, как ни судили, а выходило одно: ночная смена за укороченные часы – часть времени ушла на зачистку хвостов от дневной смены – проработала ударными темпами и, применив рационализаторскую технологию бурения шпуров, выдала полный цикл!

Для полной проверки и подтверждения правильности бригадирского расчета и его новой схемы расположения шпуров бригаде разрешили повторить новаторский метод. Ну конечно же, горняки не ударили лицом в грязь, показали класс! Выдали за свою смену полтора цикла!

Тут и была полная победа. Начальник экспедиции издал приказ с выдачей денежной премии всей бригаде, а Семену Матвеевичу Хлыбину, за придумку новой схемы и применение ее на практике, выдали месячный оклад. В бригаде была создана, для обучения других проходчиков, школа по обмену передовым методом. А вечером по радио прочитали тот приказ, и сам Казаковский говорил добрые слова в адрес всей бригады, хвалил Семена Матвеевича за инициативу и призывал остальных горняков следовать передовому почину.

Санька, радостный и счастливый, жарил свои дранички-шанечки на большой сковороде, насвистывая веселую песенку про черного кота, которому почему-то всегда не везет и что ему нравится белая кошечка. Тут же возле печки, виляя хвостами, крутились две лохматые пестрые бездомные собаки, прижившиеся возле общежития. Над железной печкой, свисая на шпагатах, коптились оленьи окорока, которые принадлежали немцам. К печке несколько раз подходил Михмак Кривоносый – то прикурить от огня, то попробовать оладышку. Михмак гостил у строителей, своих картежных должников, и, распивая самодельную хмельную бурду-бражку, с каким-то своим тайным умыслом напевал песни времен войны, аккомпанируя себе на гитаре.

Вдруг один олений полукопченый окорок неожиданно сорвался и ухнул вниз на раскаленную плиту. Санька как раз в тот момент чуть сдвинул огромную сковороду, в которой кипело масло, и половником, черпая из кастрюли, старательно накладывал новую партию густой тестообразной смеси, следил, чтобы его оладышки не слипались, не соединялись. Олений окорок, падая на плиту, попал на ручку сковороды. Та вдруг ни с того ни с сего странно подпрыгнула, подбрасывая вверх, Саньке в лицо, кипящее масло и оладьи. Недожаренные дранички-шанечки разлетелись в разные стороны, как вспугнутые воробышки. За ними с радостным лаем бросились собаки.

– А-а! – взвыл от боли Санька. – Гады, фрицы!.. Недобитые!.. Понавесили тута!..

Выкрикивая в адрес немцев проклятия и ругательства, он осторожно трогал ладонями свое мгновенно покрасневшее лицо, словно собирая промокашкой на тетрадном листе разлитые чернила.

– Бытовая травма! – шутя констатировал Михмак Кривоносый, кладя гитару на ближайшую койку. – Первые шесть рабочих дней оплате не подлежат.

Масло, упавшее на плиту, и подпаленный окорок задымили едким чадом. Вокруг Саньки столпились строители, сочувственно охая. Надо же так ошпариться! Красная кожа на его лице вспухала на их глазах, превращаясь в набрякшие волдыри. Надо же случиться несчастью, да еще в такой хороший тихий теплый вечер, в день получки, когда сама душа поет, когда все в сборе, а в клубе через час – танцы! В палатку на шум заглянули и немцы.

– Скорее вода! – крикнул Хорст. – Холодная вода!

Саньке поливали из кружки на ладони, и он, постанывая, плескал водой себе в лицо. За его спиной вспыхнул короткий спор: можно ли обожженное место прижигать одеколоном или нет?

И тут к ним подошел Густ, взял Михмака за плечо, поворачивая к себе, и показал шпагат-веревочку, на которой еще недавно висел злополучный окорок. Шпагат в одном месте был явно обожжен, возможно, даже огнем папиросы, и окорок висел всего на двух волоконцах, которые, естественно, не выдержали нагрузки тяжести.

– Это есть твоя работа? – прямо и без обиняков спросил Густ, и в его голосе уже чувствовался утвердительный ответ. – Ти хотель пощутить, да?

Они смотрели друг на друга в упор, не двигаясь. Густ держал перед лицом Михмака обожженную и порванную закопченую шпагатину, а тот в ответ лишь презрительно щурился да улыбался как-то зло и холодно.

– Я вас што-то колоссально плохо вижу. Ваша голова немножко с ума сошла? – Михмак нарочито растягивал слова, подделываясь под одесский блатной жаргон, нагнетая обстановку. – Я поставлю ее на ум. Я человек хороший. Вы знаете, что такое хук? А свинг? Апперкот? Я могу показывать вам даже бесплатно.

– Ти… ти зачем так делать? – терял самообладание Густ. – Это есть не карашо!

Михмак стрельнул глазами влево, вправо, убеждаясь в готовности подвыпивших дружков и картежных должников. И схватил правой рукой Густа за грудки, потянул к себе, старый френч затрещал, посыпались оловянные пуговицы.

– Юшки захотел, гад недобитый? Да? Колоссальная юшка счас будет! Из твоей, эсэсовец, сопатки! Квантум сатис, как говорили в Древнем Риме, по-латыни, значит, сколько угодно! Моей портянкой будешь утираться, гад!

И коротко взмахнул левой, намереваясь «врезать» по гладко выбритому подбородку. Но не тут-то было. Густ перехватил удар, парировал его коротким отбивом и, что-то выкрикнув по-немецки, рванулся к выходу, где находились его товарищи.