- Тебе здесь нравится? - чуть помолчав, спросил Каламит.

Я взяла у него чашку с какао и кивнула.

- Если ты хочешь другую комнату, Вика, тебе стоит только попросить.

- Вы очень предупредительны, Ваше Величество.

Каламит усмехнулся. Он сидел так, чтобы мне была видна нормальная (и даже по-своему красивая) половина его лица, а не скелет. Очевидно, не хотел меня пугать.

Что же ему нужно?

Брось, Вик, ты и сама знаешь, что он хочет. Ты продашь ему Вильгельма?

‘‘Я люблю тебя...”

Обжигаясь, я поскорее глотнула какао и не почувствовала вкуса. Не разреветься бы, стыдно...

- Вика, ты хочешь домой? - тихо спросил Каламит. Его голос был не таким, как у Стивена, ниже, ярче, но интонации те же. А я так привыкла, что Стивен мне не враг...

- А ты ещё хочешь единорогов?

Каламит усмехнулся.

- Да, было бы неплохо их вернуть. А что ты сделала с моей жар-птицей? Между прочим, пришлось долго уточнять, что же ты под ней имела в виду. Но феникс тебя вроде бы устроил.

Это ещё и не жар-птица была...

- Отпустила.

- Ну конечно, - снова усмехнулся Каламит.

Мы помолчали, потом король Ночных земель продолжил, отставив пустую чашку:

- Виктория, я могу вернуть тебя домой. Больше никакой магии, никто не будет тебя преследовать, обещаю, но...

- Продай кота, - подхватила я.

Каламит криво улыбнулся.

- Да, Вика. Мне нужно заклинание, которое придумал этот принц. Но я достаточно изучил его, чтобы понимать: он предпочтёт умереть, но не скажет его никому, даже своей семье, не то что мне. Однако ты...

- Ты правда веришь, что я смогу его уговорить? - вырвалось у меня.

Каламит покачал головой - осторожно, чтобы не показывать мне ту половину, что была скелетом. Правда не хотел пугать? Или носил бы маску, как в “Призраке оперы”.

- Он будет там, где ты, Вика. Он любит тебя, ты не представляешь, какую власть имеешь над ним. Уверен, что ради тебя он согласится на многое... даже на это.

Лично я не была так уверена. Любовь любовью, но что у Вильгельма большие амбиции я не могла не заметить.

- А что если не согласится?

Каламит посмотрел на меня: вторая половина его лица оставалась в тени.

- Даю слово, Виктория, что верну тебя домой и больше не побеспокою, если ты согласишься мне помочь, неважно каким будет результат.

Я помолчала, и тогда он сказал:

- Без меня домой ты не вернёшься. Ты же и сама это понимаешь.

Я догадывалась.

- Витька... Витториус тоже у тебя, да?

Каламит спокойно кивнул.

- Он жив?

- Если я скажу, что всё зависит от тебя, это поможет принять верное решение? - с улыбкой поинтересовался Каламит.

Я закрыла глаза.

Вот он и предложил тебе продать кота, Вика. За возвращение домой, за твою спокойную жизнь и Витьку. А что Вильгельм? "Ты будешь в безопасности под замком?"

Но он же любит меня, а я его предам?

На войне как на войне - каждый сам за себя. Тот же Вильгельм однажды с этим согласился.

Разве любит он меня по-настоящему, раз не может отпустить? Ну и что, что любит? Он делал мне больно, он заколдовывал меня, он запирал меня, он отказался мне помочь. Почему я должна пожертвовать собой ради него?

Мне потребовалось лишь пять минут, чтобы ответить:

- Я согласна.

И Каламит улыбнулся.

- Я так и думал.

Я не могла поверить, что так легко пошла на предательство - не так ли давно я сама себе пафосно заявляла, что не смогу жить, если буду знать, что из-за меня кто-то умрёт? А разве, когда Каламит заберёт это заклинание у Вильгельма, он оставит принца в живых? Ты же понимаешь, Вик, что вряд ли так будет. А что будет с другими, с этим миром? С магом Валенсии Жеромом, с братом Вильгельма, с герцогом Изумрудного города? Мне говорили, что тогда ночь поглотит весь мир.

Но это же не мой мир. Верните меня домой и дайте всё забыть.

Я очень хочу домой...

Ещё я хорошо понимала, что рядом сидит человек, который легко отдаст приказ убить меня. Или убьёт сам. А я не хотела умирать. Я очень сильно не хотела умирать.

“Каламит сделает тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Он всегда так поступает”, - говорил мне придворный маг Валенсии Жером. Он был прав.

Человеческой рукой - а не скелета - Каламит пожал мои дрожащие пальцы, забрал чашки, нетронутые булочки, поставил всё это на поднос и поднялся.

- Спокойной ночи, Виктория. Я рад, что ты выбрала верно. Мне было бы... грустно делать тебе больно. И поверь, я награждаю тех, кто помогает мне.

Я вспомнила мёртвого Стивена и обняла себя за плечи. Верю.

- Спи сладко, моя госпожа, - добавил Каламит. - Ах да, это тебе.

И положил мне на колени книгу в кожаном переплёте. Улыбнулся:

- Кухни в твоём распоряжении. Приятного вечера.

Я смотрела, как он уходит, потом листала книгу - редкие рецепты со всего мира, то, что обещал, но так и не дал мне Вильгельм. Отложила и перебралась на кровать.

Этой ночью я совсем не спала.

Утром у меня гудела голова, глаза словно засыпало песком, и горький привкус во рту никак не удавалось заесть медовыми пирожными, присланными королём в качестве комплимента.

Я вымазалась в меду по уши, обожгла язык пряным травяным настоем и загрустила -думала, что вот на это и променяла Вильгельма. На сомнительное расположение местного Гитлера, удобства и свою жизнь. У всего есть цена, уверял меня валенсийский придворный маг. Умный человек оказался, а я не верила.

Моя цена оказалась невысокой. А если вспомнить, что никаких гарантий Каламит не давал - кроме своего слова, конечно, но сдержит ли он его? Убийца, лгун и урод

- такие разве знакомы с честью?

А я? Я оказалась трусом, вот и всё. Страшно было умирать вчера, страшно и сегодня. Сделай снова Каламит своё предложение, я ответила бы так же - я хорошо это понимала. И ненавидела себя за это.

Как же хорошо дома жилось, без этих серьёзных решений!

Ох, Витька, если вернёмся, если ты здесь и правда ещё жив - я тебя своими руками придушу. Зачем ты притащил ко мне этого кота, зачем я не осталась в ‘‘Макдоналдсе’’, работать там было легче! Говорили же, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Дура ты, Вика, дура...

Служанки вились вокруг меня, как бабочки - предупредительные, желающие лишь угодить. Предлагали платья одно богаче другого, восхищались моими волосами, лицом, руками, кожей... А я сидела у зеркала, смотрела на себя, осунувшуюся, некрасивую, грустную... И думала, куда же делись слёзы? Почему я не могу просто разрыдаться, ведь стало бы легче!