Где живет Миша, я тоже знал. На Рублевке, как положеносерьезному человеку.

Охрану у входа я миновал без проблем. Вежливо назвал адрес ифамилию, а когда охранник попросил предъявить документы — покачал головой. Исказал, чувствуя себя не то Вольфом Мессингом, покидающим Лубянку, не то ОбиВан Кеноби, охмуряющим имперских штурмовиков:

— Тебе не нужны мои документы.

— Не нужны, — согласился охранник и открыл внутреннюю дверь.— Всего доброго.

Несколько разочарованный отсутствием красочных визуальныхэффектов, я прошел на ухоженную территорию, где вдоль вымощенных камнем дорожекгорели фонари, а на собачьей площадке унылые жильцы выгуливали под дождикомсвоих высокопородистых собак.

Видеодомофон у подъезда тоже проблем не составил — я, неглядя, набрал код, и дверь открылась. Внутри была еще строгая консьержка встеклянной будке-аквариуме, но она не стала меня допрашивать.

Хороший дом. В подъезде чистота, цветы в горшках и деревца вкадках, благоухает сложная смесь парфюмов — видимо, совокупный запах всех дам игоспод, входящих и выходящих из дома. Лифт разве что мрамором не выложен,движется мягко, зеркала сияют, играет тихая музыка.

А на площадке последнего этажа меня ждал сюрприз. Звалисюрприз Витей, был он ростом в метр девяносто и с широченными плечами. Я егознал по визиту Михаила и Насти, когда они отправились в Антик на концерт.

Телохранитель тоже меня узнал. Отлепился от стены,растерянно посмотрел на меня, потом на дверь квартиры, которую ему былопоручено охранять.

— Добрый вечер, Витя, — сказал я.

— Нельзя туда, — убитым голосом сказал Витя.

— Мне можно.

Витя замотал головой.

То ли я не сосредоточился в достаточной мере, чтобы статьубедительным, то ли в простой душе телохранителя не помещалось больше одногохозяина.

— Нельзя, — с болью в голосе повторил он. — Точно вамговорю, нельзя.

— Ну и что ты будешь делать? — спросил я.

Витя помрачнел. Он явно знал, что все его тренированныемускулы и профессиональная подготовка спасуют перед функционалом совсем неустрашающего вида.

— Вы мне хоть в глаз дайте, что ли! — попросил он. — Синякнабейте…

— Сам справишься, — укоризненно сказал я. — Ты же мужчина!

Оставив Витю горестно смотреть на свой увесистый кулак, япрошел к двери. Хотел позвонить — и обнаружил, что дверь не заперта.

— Тук-тук, — сказал я, входя.

Меня не услышали — ссорились.

Квартира была не слишком большой по меркам этого дома —метров пятьдесят. Свободное пространство с двумя опорными колоннами,украшенными полочками и какой-то аляповатой живописью того уровня, чтопродается на измайловском вернисаже. У одной стены — изрядная круглая кровать,напротив — плазменная панель на стене, журнальный столик и кресла. В одном углубарной стойкой отгорожена кухонька. Даже ванная комната была отделенаполупрозрачной стенкой из цветных стеклянных блоков. Нет, симпатично в целом. Вдевятнадцать лет такие квартиры очень нравятся, в двадцать пять — вызываютодновременно и умиление, и слабое подозрение, что молодость миновала.

Настя и Михаил стояли у барной стойки. В руках у них язаметил высокие стаканы с каким-то напитком. Но им было не до коктейля. Похоже,выдержки им хватило лишь на то, чтобы наполнить стаканы — и начать ругаться.Михаил был в расстегнутом плаще, Настя — в коротком халатике домашнего вида.

— Ты даже пальцем не пошевельнул! — кричала Настя. — Ты менябросил умирать!

— Зачем ты связалась с ними? Мне все рассказали! — в том жетоне отвечал Михаил. — Дура!

— Ты меня бросил!

— Я бы договорился и забрал тебя, — резко ответил Михаил.Мне показалось, что он не врет. — А в тот момент ничего невозможно былосделать! Со временем — забрал бы.

— После того, как меня перетрахал бы весь поселок? — Настя,конечно, не успокоилась от такого обещания. И вот тут Михаил сглупил:

— Тебе не привыкать. С таможенником переспала?

Настя глотнула воздух и замолчала. Похоже, ее и впрямьоскорбило это предположение.

— Нет, — сказал я в ту самую секунду, когда Настя влепилаМихаилу пощечину. — Она со мной не спала.

Михаил, потирая щеку, повернулся ко мне. Я поймал его взгляди понял, что не войди я так вовремя — Настя получила бы в ответ хорошуюзатрещину…

— Что вы здесь делаете? — спросил Михаил холодно.

— Я должен перед вами отчитываться? — удивился я. Неразуваясь прошел по мягкому ковровому покрытию, сел в кресло. Принюхался — пахлочем-то съедобным и очень вкусным. И с чего на меня такой жор напал? Последствияранения? — Настя, я так… вдруг зашел. Ты не против?

— Нет, конечно, — сказала она очень непринужденно. — Тебечто-нибудь смешать?

— Джин-тоник, — попросил я.

— «Сапфир», «Бифитер», «Гордонс»? — тоном опытного барменаспросила Настя.

— Даже не знаю, — заколебался я. — Все так соблазнительнозвучит… Михаил, что вы посоветуете?

На лице бизнесмена заиграли желваки. Он вдруг сталудивительно похож на Ипполита из «Иронии судьбы», обнаружившего, что докторЖеня бреется его бритвой.

— «Сапфир», конечно, — сказал Михаил. — Всего доброго,господин таможенник. Всего доброго, Настя.

— Пока, — сказала Настя ледяным голосом. Открыла дверцухолодильника, загремела бутылками.

Михаил поставил бокал. Развернулся и двинулся к выходу. Ужеу дверей приостановился и сухо сказал:

— Я попрошу тебя больше мне не звонить. Не хочу иметь ничегообщего… с террористами. Теперь я понимаю, что ты меня использовала!

Дверь хлопнула. Я пожал плечами. Ну… ничего ушел.Более-менее достойно. Что-нибудь вроде «шлюха» или «истеричка» прозвучало быглупо и неуместно. А так в его словах есть правда.

— Квартиру эту бросить придется, — задумчиво сказала Настя.— Она на Михаила записана… впрочем, здесь такая квартплата, что все равно непотяну. Использовала… надо же!

— Не обижайся, но он ведь прав, — сказал я. — Использовала?

Настя покосилась на меня. Насыпала в стакан лед. Спросила:

— Тебя-то с какой стати это интересует?

— Может, я хочу знать, любила ты его или нет.

— А он что, меня не использовал? — Настя протянула мнестакан. Сама села на высокую табуретку у барной стойки. — Зачем пришел?