– У меня есть идея для курсовой, – сказала я, – но тогда придется заняться текстом, который мы не читали на парах.

– И что это за идея?

– Эмм, написать о Набокове. Как в «Лолите» отражается влияние Шекспира.

На первом курсе, когда мы проходили ненадежных рассказчиков, я назвала «Лолиту» историей любви, и преподавательница оборвала меня со словами: «Называя этот роман историей любви, вы демонстрируете вопиющее непонимаение текста». Она даже не дала мне договорить. С тех пор я не осмеливалась упоминать «Лолиту» ни на одном занятии.

Но Генри только скрестил руки и откинулся на стуле. Он спросил, какие совпадения я вижу между «Лолитой» и прочтенными нами пьесами, так что я перечислила найденные мной параллели: Лавиния из «Тита Андроника», выцарапывает на земле имена своих насильников, и изнасилованная, осиротевшая Ло, высмеивает совет сделать то же самое, если незнакомец предложит ей конфеты; Фальстаф из «Генриха Четвертого» вбивает клин между Хэлом и его семьей так же, как педофил заманивает трудного ребенка; девственный символизм клубничного платка из «Отелло» и пижама с клубничками, которую Гумберт дарит Ло.

При последних моих словах Генри нахмурился.

– Не помню, чтобы там был эпизод с пижамой.

Я остановилась, мысленно перелистала роман, пытаясь вспомнить нужную сцену. Было ли это до смерти матери Ло или в первом отеле, где Ло и Гумберт ночевали вместе, в самом начале их первого путешествия? Затем по моему телу пробежала дрожь. Я вспомнила, как Стрейн доставал пижаму из ящика комода, какой была на ощупь ткань, как я примеряла ее в ванной, резкий свет и холодный кафельный пол. Словно сцена из фильма, который я смотрела много лет назад, нечто увиденное с безопасного расстояния.

Я моргнула. Генри смотрел на меня своим мягким взглядом, слегка приоткрыв рот.

– Вы в порядке? – спросил он.

– Кажется, я что-то перепутала, – сказала я.

Он сказал, что все нормально и идея отличная, блестящая – лучшая тема для курсовой, которую он до сих пор слышал, а он уже побеседовал почти со всеми.

– Знаете, – добавил он, – моя любимая строка в «Лолите» – про одуванчики.

Я на секунду задумалась, пытаясь вспомнить… одуванчики, одуванчики. Я увидела эту строку на странице, ближе к началу романа, когда они были в Рамсдэле, а мать Ло была еще жива. «Почти все одуванчики уже превратились из солнц в луны».

– Луны, – сказала я.

Генри кивнул:

– Превратились из солнц в луны.

На мгновение мне показалось, что наши сознания связаны; что провод выскользнул из моего мозга и впился в мозг Генри; что оба мы видим один и тот же налитой и сочный образ. Странно было, что во всем этом порочном романе ему больше всего понравилась эта целомудренная строка – не описания упругого стройного тела Лолиты, не попытки Гумберта оправдаться, а неожиданно милый образ сорняка со двора.

Генри покачал головой, и провод между нами оборвался; мгновению пришел конец.

– Ну, в общем, – сказал он, – это хорошая строка.

На практике в поэтической газете мы готовились к визиту видного поэта, который приезжал в город на презентацию своей новой книги. Мы с Джимом, вторым стажером, две недели разрабатывали материалы для печати, показывали материалы для печати нашему начальнику и заму директора газеты, потом правили их снова и снова. Когда меня спросили, не хочу ли я съездить в Портленд, чтобы встретить поэта в аэропорту, я уцепилась за эту возможность. Я спланировала, что надену, составила список тем для беседы во время часовой поездки обратно в кампус. Я даже распечатала копии своих лучших стихов на случай, если исполнится моя мечта и он мной заинтересуется, хотя это казалось до стыдного самонадеянным.

За день до приезда поэта ко мне подошла Айлин, директор газеты; в тот момент я, стоя на кухне, наливала воду в электрический чайник.

– Ванесса, привет, – сказала она, так растягивая гласные, что казалось, будто она утешает меня после какой-то трагедии.

Я даже не думала, что она помнит, как меня зовут. С тех пор как она проводила со мной собеседование прошлой весной, она ни разу со мной не разговаривала.

– В общем, завтра приезжает Роберт, – сказала она, – и я знаю, что вы согласились подвезти его из аэропорта, но Роберт бывает, ну вы понимаете… – Она выжидающе посмотрела на меня. Видя, что я только бессмысленно гляжу на нее, она шепотом продолжила: – Он бывает несколько развязным. Понимаете, распускает руки.

Продолжая держать в руке чайник, я удивленно моргнула:

– А, окей.

– На прошлом мероприятии, которое мы проводили в его честь, произошел один инцидент. Хотя «инцидент» – слишком громко сказано. На самом деле пустяк. Но вам, пожалуй, лучше держаться от него подальше. Просто на всякий случай. Понимаете, к чему я веду?

У меня горело лицо. Я так размашисто кивнула, что в чайнике заплескалась вода. Айлин тоже покраснела. Казалось, ей до смерти неудобно было мне об этом говорить.

– Значит, мне не забирать его из аэропорта? – спросила я, предполагая, что она скажет: «Что вы, забирайте, конечно», но Айлин поморщилась, словно не хотела говорить нет, но была вынуждена это сделать.