Мышкин многозначительно посмотрел на Байдыкова.

— Одиночка, — сказал он.

Киричаев, услышав, живо возразил:

— Нет, дорогая товарищ, еще есть бедный татарин, он тоже хочет советский власть. Он придет сюда… Я ему скажу, и он придет сюда.

— Да, закрутили вам головы ваши мурзаки, — сказал Мышкин.

— Верно, — горячо подхватил Киричаев, — очень много наш татарский помещик обманул свой бедный татарин! Ну что будешь делать, когда люди слепой, аллах боятся! Темный люди, все боится помещик…

Киричаев рассказал историю своих скитаний, после того как он переехал из Кубани с Дидовым на лодке в Крым. Подробно передал, как он скрывался в горах, поймал эсера Войданова и Абдуллу Эмира, приехавших к морю охотиться, и как потом отпустил на волю эсера и бросил мурзака Абдулу Эмира с обрыва и считал его разбившимся насмерть.

— Ну вот, пожалел их, а они вон, подлецы, что теперь делают! — с упреком бросил Петька.

— О, товарищ, — воскликнул Киричаев, перебивая Шумного, — я теперь все знаю! Мы крепко будем бить, бить буду свой Абдулл Эмира! Все помещик будем бить. Возьми меня на свой отряд, — обернулся он к Дидову. — Я не хочем сидет там, на гора, прятай больше не буду свой голова. Принимай меня, я верная татарин.

— Давно бы так! — подхватил Мышкин. — А то в семнадцатом турков да помещиков своих послушались и пошли против революции.

— Я на Красная гвардия был!

— Не о тебе речь.

Мышкин поглядел на Дидова, затем на Байдыкова. Спросил:

— Ну что, товарищи, принимаем? Значит, ты, Степан, его знаешь?

— Возьми, пожалиста! — опять взмолился татарин, сложив руки на груди. — Мы хороший кавалерия будем.

— Бедняк ведь, — заметил Шумный, сочувственно поглядывая на Киричаева.

— Я беру его, — сказал Дидов, — Давай коня, пошли!

…Белые стягивали из деревень находившиеся там части.

На следующий день, пятнадцатого марта, неприятель стал приближаться к каменоломням.

Была солнечная, тихая погода — разгар крымской весны. Всюду зеленела трава. На ровном склоне горы от города темным шнурком вырисовывались неприятельские цепи. С северо-запада, от тракта, по ровной долине шла кавалерия Мултыха.

Небольшой, но спаянный революционным духом отряд партизан, раскинувшийся по хребту, залегший в ямках, окопах, за выступами, ожидал сигнала.

Петька Шумный с группой в двадцать человек под командой Слесарева с волнением следили за приближавшейся цепью белогвардейцев. Петька чувствовал, как сжималось и замирало его сердце.

— По неприятельским цепям — огонь!

Первые партизанские залпы заставили белогвардейские цепи прижаться к земле.

Перестрелка завязалась по всему фронту, растянувшемуся далеко по хребту.

Тррр-та-та-та! Тррр-та-та-та! Трр-та-та-та! — выстукивали бессменно вражьи пулеметы «кольт». Пули поднимали маленькие облачка белой пыли.

Из партизанских цепей раздавались то резкие, то странно грохочущие ружейные залпы.

Внезапно из-за бугра поднялась цепь белогвардейцев в черных мундирах. Выставив перед собой винтовки со штыками, они бросились на взвод партизан, залегших в ложбине между курганами. Цепь, очевидно, решила занять курган, установить там пулемет и сверху открыть огонь.

— Корниловцы, корниловцы!

Дидов проходил по ходу сообщения на соседний курган. Поднял голову и увидел, как несколько партизан побежали, нагибаясь, и спрыгнули в карьер.

— Куда бежишь?! Смерть! — закричал он и кинулся навстречу бежавшим. — Это что, мать вашу… Позор! Вы что, орехи пришли сюда щелкать или воевать?! Я вам… — он выругался, — дам орехов! — И, обнажив саблю, понесся на них.

Бойцы, глядя на Дидова, пятились и приседали.

— Назад! А ты куда, бурдюк? Это ты мне так воевать будешь?! Вон отсюда к хренам! Дидов пустил в ход сапоги, поддавая то одному, то другому под зад. — Убью! Лучше иди бей кадетов. За мной! Вперед! Ура-а-а!

— Ура-а-а! Ура-а-а! — подхватили дружно бойцы, замелькав пестрыми одеждами — полушубками, шинелями, пиджаками.

С кургана неслись озорные солдатские насмешки. А Дидов все еще сердился и ворчал вслед убегавшим от него бойцам:

— Я вам покажу, как отступать!

Когда приблизилась с тыла кавалерия, Дидов по карьерам отправился туда. Он по пути отдал командиру взвода Юшко, солдату-пулеметчику старой армии, приказ: немедленно снять взвод и перебросить его к Чурбашенской дороге, как можно лучше замаскироваться, подпустить поближе кавалерию и тогда ударить по ней.

Юшко подпустил кавалерию на близкое расстояние и несколькими дружными залпами сбил сразу десятка полтора казаков. Правый фланг начал отступать, казаки спешивались, приготовлялись к атаке.

Трудно было отбивать неприятельские цепи, но благодаря хорошим бойницам, как будто специально вырезанным из плотного известнякового камня, весь день партизаны успешно отражали неприятеля. Не взяв партизан лобовыми атаками, белые затянули все их позиции в кольцо и к вечеру начали сильную орудийную стрельбу по каменоломням.

Весь хребет стал застилаться дымом. Взлетала фонтанами земля. Трудно становилось держаться на курганах, и люди выбегали из дыма и спускались в подземелье. Под беглый орудийный обстрел пехотные цепи белых несколько раз бросались в атаку и к ночи вплотную подошли к заходам с северо-западной стороны.

Последним отступал взвод Слесарева. Его рассекли пополам. Петька Шумный взял под свое командование одиннадцать человек, но ему уже нельзя было отступать к центру подземелья, куда ушли все партизаны.

На Шумного и его товарищей был такой натиск белогвардейцев, что они не могли добраться к тем заходам, которые соединялись с общим подземельем, где находились все партизаны. Пришлось вскочить в отдельный и неглубокий туннель. Отсюда было хорошо видно, как на поверхности метались белые, слышно было, как бесновались и орали офицеры. Когда стрельба кончилась и все затихло, офицеры заглядывали в заходы и кричали:

— Выходите, разбойники, все равно там подохнете!

Петька со всеми бойцами прижались за выступами туннеля в нескольких саженях от края. Белые не могли их видеть, а им из тьмы было видно перебегающих солдат и тревожные взлеты стрижей. Белогвардейцы боялись спускаться вниз, в темноту. Но два молодых офицера все-таки вскочили в заход и начали кричать:

— Эй, бандиты! Выходите, все равно вам теперь конец!

Партизаны затаили дыхание.

— Тут никого нет! — крикнул низенький офицер наверх, своим.

Подошли еще три офицера, и один, очень молоденький, стал говорить тонким голоском:

— Удивительно, господин капитан! Три часа шла канонада, у нас столько раненых, а у них никого! Это черт знает что такое! Как заколдованные!

— Перестаньте, прапорщик! Они своих раненых унесли в подземелье. Зверье!

— Тьфу, дикари! — брезгливо сказал прапорщик.

— Ну, ничего. Посидят несколько суток в темноте и смраде — сами вылезут! А не вылезут — задохнутся, как в Аджимушкае. Войну объявили! Безумные!

— Даю голову на отсечение, господин капитан, что больше десяти часов им не пробыть здесь.

— Да, да, у меня уже сейчас голова начинает болеть, — пожаловался капитан. — Это ведь мы в четырех-пяти саженях от поверхности, а что же в глубине?