Нет, никаких задних мыслей я в нем не улавливал. Но он, наверное, чует мои задние мысли, если уж чует воду в глубине земли. Знает сплетню про дебош… Хотя и я видел его в полном безобразии. Утешение слабое. Кто он вообще такой? Его паспорт я посмотрел, когда подписывали с Юлием договор опекунства. Нужно было проверить, когда он получил гражданство и какое было прежнее. Однако выяснилось, что родился он в столице. Что ж, ничего особенного. Какой-нибудь негоциант привез из заморских стран темнокожую игрушку. Или отец был поэкзотичнее – путешественник, авантюрист… Ребенка вряд ли признал, но в помощи не отказывал. Образование дал, а наследством обошел. А может, его отец жив, и у них прогремел трагифарс разрыва. Но это скорее мой случай.

Зачем он сюда приехал, чего хочет, какой у него опыт, неизвестно. Я обращался с ним как недовольный барин с безответным слугой, а он оказался таинственным незнакомцем и черным принцем. Он и Юджина – на редкость эффектная пара. И это мне неприятно. Он как гравюра жестким резцом, весь из углов. Острые скулы, острые плечи. А она рядом с ним как золотистая акварель. С едким чувством, но с дружеским видом я это и вслух сказал. Всем понравилось. Ему тоже. «Черный кот и рыжая кошка» – заулыбалась Юджина. «Черный лев и золотая львица», – любезно поправил я. «Нет, должности льва и львицы у нас заняты». Смеялись. Мы пили вино, а Гай – лимонную воду. С прорвавшейся нервностью я попросил коньяка. Захотелось обжечь горло.

Коньяк успокаивал.

Юджина собрала тарелки, принесла неизбежные цукаты с орехами, а потом положила на стол карандаши и бумагу. Весело сказала: «Открываем совещание» Что такое, о чем? Выслушал объяснение.

Вместе со мной им не терпелось обсудить, что сейчас можно сделать здесь, в городе и на границе, чтоб интересно и с пользой. Чтоб вышло приятное и нужное. Чтоб людям понравилось и чтоб дело серьезное.

Я слушал с заинтересованным выражением, но иронически. Хлебнул коньяку.

Они что-то почувствовали, но не поняли. «Не хочешь говорить? Устал?» – спросила Марта, обнимая и заглядывая в глаза. Я мигом ответил, что очень хочу, только выскажусь последним, как самый неподготовленный.

Началось не так ужасно, как могло бы. Пунктом первым – издать сказки. Марта с Гертрудой собирают их уже несколько лет. Начали просто для себя – интересно же, но потом стали записывать правильно. Набрались разные варианты. Правильно – это как? – полюбопытствовал я. Ну, именно так, как сказочник рассказывает. Какие-то слова, например, непонятные. Не исправлять их, а спросить и приписать объяснение. Все узнать о сказочнике. Кто, откуда, от кого сказкам научился. Описать его манеру. Некоторые увлекаются, изображают по ролям, на голоса. Другие ровно, спокойно, но все время от себя что-то добавляют: например, хорошо или плохо герои поступают.

Герти уже переписывает тетрадки набело. Скоро закончит, и можно отдавать в типографию. Это дело простое. А вот посложней. Надо собрать воспоминания о событиях. Что было в газетах – это одно, а как люди пережили и запомнили – это другое. Вспоминают все и постоянно, но никто не записывает. Тут неясно, как начать. Расспросить бы под карандаш, но под карандаш говорить тяжко. Может, кто-нибудь сам напишет. Хотя вряд ли. Стихи, песни сочиняют, народ преталантливый, а чтоб написать – нет. С нашим gazettiere надо посоветоваться. У него всякий разговорится. Гай с ним дружит, вот и обсудит. Принято? Единогласно!

Пьяную дружбу Гая со здешней звездой пера я повидал в незабываемых подробностях. Впрочем, все придуманное исполнимо и не так уж глупо. Но нервная щекотка злой неловкости не отвязывалась, пока я слушал и третий прожект. Надо записать здешние песни, слова и музыку. Это легко. А хотелось бы еще и сочинения Льва Орфа. Но это так трудно, что почти невозможно.

Юджина положила передо мной листок с длинным перечнем: «Майская», «Дорога», «Верный конь»… «Выбирай первым. Ты же сумеешь записать нотами? Куплет, припев, отдельной строчкой концовка». Обыкновенное краеведческое дело. Чтоб я взялся за это – смешно подумать. Подавив нервный смех, попросил спеть «Дорогу». Но прежде спросил: почему говорят, что она заколдованная?

– При Льве получается, а без него нет. Лев каждый раз играет немножко иначе…

Гай достал из футляра скрипку, настроил. Юджина принесла гитару. Запели под сурдинку. До самого конца, до внезапного обрыва мелодии. «Не боюсь никого, и не верю никому…»

От этих мыслей сердитая неловкость неожиданно испарилась. Скрипка и гитара отстукивали: никого… никому… никого… никому… Сестры переглянулись и спели: только тебе! Только тебе!

Смеялись и целовались. Продолжили совещание. Передали слово Гаю. Теперь дело шло о целебной воде. Есть источники всем известные, со своими именами – Зеркало, Паутинки, Старая Коряга, но сколько их всего, минеральных ключей, никто не знает. Надо разыскать, нанести на карту. Химического анализа никто до сих пор не делал. Давно пора. Лаборатории есть, но примитивные – как у Юджины на заводе или у Нины в аптеке. Пора оборудовать настоящую.

Никаких задних мыслей обо мне у Гая нет. Наоборот. Я ведь говорил, что его союз с Юджиной должен быть открытым. Он уже знает об этом и благодарен мне. Сплетню он слышал, но никому здесь не передал. Еще один джентльмен. Пожалуй, и они боятся кое-чего такого, чего следует бояться. Иначе сестры не оказались бы тайными любовницами своих избранников. Пожалуй, они не так уж безрассудно верят в свои силы…

Я вернулся к общему разговору и уже знал, что предложу сам. И что им выскажу. Я сказал, что обо всех планах надо советоваться с моим дядей. Завтра же напишу ему. Считаю, что без его одобрения ничего предпринимать нельзя. Впрочем, песни и сказки – дело простое, местное, милое. Главное – ничьих интересов не задевающее. Могут славные брошюрки получиться. Или даже издать понаряднее, с картинками. С портретами сказочников. Сплошное удовольствие. А теперь так. Обследование целебных ключей – дело щекотливое. Тут в перспективе сталкиваются разные интересы. В том числе и не местные. Если Гай сам от себя будет этим заниматься, начнутся подозрения и неудовольствия. Я вам гарантирую. Поэтому нужно обсудить на коллегии, получить разрешение или поручение. Только так. И увидите: годами никто об этом не думал, а теперь найдется немало желающих. Но потом, когда ключи будут обследованы, выяснится, что они принадлежат не городу и не союзу городов автономии, а какому-нибудь акционерному обществу в столице. Не «не может быть», а я вам гарантирую. Это сейчас они муниципальные, пока здесь неустойчиво и тревожно. Вы говорили, что у приграничья перспективы курортные, санаторные. Дело большое, выгодное. Если нападения прекратятся, то можно начинать. И сразу окажется, что все это не ваше. Не автономии. Опять «не может быть!»… Не только может, а именно так и будет.

«И автономию отменят…» – хотел добавить я, но решил не поднимать больную тему. Сказал, что в будущем году, осенью, в столице откроется ремесленно-промышленная выставка. Об этом уже объявлено, хотя не очень громко. Чтобы «свои» разобрали самое вкусное. Когда затеваете что-нибудь – что угодно! – всегда держите в уме, что всегда есть «интересанты», которым нельзя переходить дорогу. Но какие-то достижения автономии можно выставить. Какие – только по дядиному совету. Привлекать лишнее внимание к успехам тоже опасно. Кстати, могу сказать, чего у вас нет, а должно быть.