Я попыталась ее возненавидеть, просто из принципа, но неполучилось – почему? За этой дамской внешностью скрывался характер крутой,честный и твердый, как ящик гвоздей. Только она это куда лучше моего скрывала.Так что мы поладили. Кроме того, все вампиры-мужчины были красивее меня, такпочему не может быть красивее меня вампир-женщина?

– Элинор, – спросила я, – какого чертаты… – я посмотрела на часы, – какого черта ты проснулась в первойполовине дня?

– Вот об этом я и спрашиваю Жан-Клода, – ответилаона шелковым голосом, вполне подходящими к кружевам и кремовому атласу.

Жан-Клод глянул на меня, сидя на краю кровати. Одет он был всвой расшитый халат с мехом. Они казались двумя сторонами одной мечты: онатакая белая, он такой черный.

– Все наши набрали силы за эту ночь от наших действий,ma petite. – Он показал на Элинор. – Вот тебе доказательство, сколькоони ее получили.

Я обошла кровать, направляясь к ним.

– Ты никогда так рано не просыпалась с тех пор, какстала вампиром?

Она кивнула.

– И как ощущение?

Она восприняла вопрос серьезно, наморщила красивое личико,сосредоточилась. Никогда не могла понять, действительно ли у нее столькосимпатичных ужимок, или она так долго веками использовала их как камуфляж, чтотеперь не может избавиться. Как бы там ни было, а всегда она вела себя так, чтопри взгляде на нее думалось: «дитя», «куколка», «симпатюшка». Пока она нерешала, что не надо быть милой – тогда она становилась по-настоящему страшной.Интересно, сколько врагов были обмануты этой пуховой мягкостью и напоролись настальной кинжал внутри. Можно было бы попытаться выяснить, но это не в моейнатуре.

– Отлично, – ответила она наконец.

– Ты еще голодна? – спросила я.

– А ты не видишь? – спросила она, глядя на меняголубыми глазами.

– Ты всегда мне кажешься несколько эфирной, так что –да. С тобой не всегда вижу.

Она улыбнулась едва заметно.

– Это комплимент, если Истребительница не может понять,голодна я или сыта.

– Ты не ощущаешь жажды? – спросил Жан-Клод.

Она снова задумалась, с той же симпатичной ужимкой:

– Нет. Я могла бы сейчас напитаться, но необходимостине чувствую.

Я ощутила исходящий от Жан-Клода всплеск торжества.Торжества, но сразу за ним – страха. И он снова закрыл течь в щитах.

– Почему торжество и почему страх? – спросила я.

– Жан-Клод как следует напитал этой ночью ardeur, итеперь он меня поддерживает. Это, знаешь, впечатляет, – сказала Элинор.

– Ну, это я понимаю, но… – Я попыталасьсформулировать вопрос: – Чем вы оба так довольны?

– Если бы мы хотели путешествовать группой по странам,где мы вне закона, кормиться должен был бы только один из нас. Это значит, чтоЖан-Клод мог бы взять с собой достаточно большую группу своих вампиров на чужуютерриторию, почти не оставляя за собой следов. И уж точно мы могли бы спрятатьсяот людских властей.

– Но мы не собираемся вторгаться ни на чью территорию.

– Нет, – согласился Жан-Клод, – но всегдаприятно иметь больше возможностей, ma petite.

– А где твой любимый? Твой рыцарь?

– Он не проснулся со мной.

Едва заметный намек на грусть прозвучал в ее ответе.

– Так что, только ты приобрела…

В дверь постучали.

– Да, Римус! – отозвался Жан-Клод.

Римус вошел и закрыл за собой дверь:

– Там Реквием.

– Реквием, – сказала Элинор. – Интересно.

– Впусти его, – велел Жан-Клод.

Секунду он выдерживал взгляд Жан-Клода, потом опустил глазаи сказал вполоборота:

– Ладно, но если еще кто-нибудь появится так рано, ябуду настаивать, чтобы вы впустили в комнату двух охранников. Так что если вамнужно обсудить секреты, обсуждайте быстрее.

– Ты действительно думаешь, что сегодня стольковампиров так рано проснется? – спросила я.

– Да, я так думаю.

– Вопрос о присутствии охраны мы будем обсуждать, когдакто-нибудь еще придет. Впусти Реквиема, Римус, – сказал Жан-Клод.

Римус поджал губы – ему это не понравилось.

– У меня тут противоречие в приказах. Клодия велела васодних не оставлять. Вы говорите, чтобы меня здесь не было. Командная цепочка нескладывается.

– Слишком много генералов, – сказала я.

Он глянул на меня быстро и прямо:

– Да.

– Извини, Римус, – сказал Жан-Клод, – нопоявление Элинор изменило ситуацию.

– Хорошо, но Реквием – последний, или я звоню Клодии иговорю, что не могу вас охранять, поскольку вы не даете.

– Как ты сочтешь нужным, Римус.

Он еще раз сердито оглядел комнату, потом открыл дверь.Через секунду в нее вплыл Реквием. На нем был его черный плащ с капюшоном,развевающийся вдоль тела, так что видна была от него только ван-дейковскаябородка, обрамляющая губы.

– Сильно ли тебе досталось, mon ami? – спросилЖан-Клод.

Он движением плеч, без рук, сбросил капюшон, как отбрасываютназад волосы. Правая сторона лица была покрыта багровыми кровоподтеками. Глаз сэтой стороны почти закрылся, лишь мелькала полосочка той синевы, что когда-тозаставила Белль Морт пытаться выкупить Реквиема у его первого мастера. Белльподбирала тогда себе спектр голубоглазых мужчин: у Ашера самый светлый оттенок,у Жан-Клода – самый темный, у Реквиема – самый яркий. Мастер его отказался, иим пришлось бежать из Франции.

Длинные прямые волосы, такие темные, что сливались с чернымплащом, оттеняли бледность кожи, а синяки смотрелись как нанесенные багровымичернилами.

– Ух ты, – сказала я. – Сколько же тебе кровипонадобится, чтобы это вылечить?

Он посмотрел на меня так, что сразу стало ясно: я что-то умноесказала.

– Много.

– Как чувствует себя все остальное? – спросилЖан-Клод.

Реквием развел плащ широким жестом обеих рук – как будтозанавес раздернулся. Торс его белым пламенем светился на темном фоне, и толькокогда глаза привыкли к этому контрасту, до меня дошло, что это белое – отчастии бинты. Правая рука, грудь и живот были густо укрыты марлей и пластырем.

– Боже мой, неужто Менг Дье в самом деле такоесотворила?

– Да.

И больше он ничего не добавил. Редко бывало, чтобы Реквиемдавал односложный ответ.

Он подошел к нам – плащ за ним развевался. То есть он шелбыстрее, чем казалось это по его скользящей походке.