Кручу головой по сторонам, но никаких ремней не нахожу.

Сама Лариса преспокойно убирает со стола оборудование, которое понадобилось ей при моем осмотре.

— Хм-м, — привлекаю к себе ее внимание. Оборачивается. — А пристегиваться не нужно?

Улыбается; качает головой.

— Нет необходимости. Это же Клирк, а в кресле пилота… хм… Джек. Нас даже не тряхнет. Оповещение — не более чем формальность.

«А в кресле пилота Джек», — мысленно передразниваю. Понятно, что Джек, я узнала по голосу.

— Он настолько хорош в этом?

Да, я обещала, что не буду расспрашивать о нем за его спиной. Но в этом невинном вопросе не вижу ничего криминального. Даже взбунтовавшаяся после визита на Альберу совесть покладисто помалкивает.

— Джек — отличный пилот, — в голосе Ларисы отчетливо слышится гордость, как если бы она говорила о своем младшем брате. Может, они все тут родственники? — Если бы он согласился остаться у нас на постоянной основе, Дилан был бы счастлив.

— И Тим, — подсказываю, вспомнив радость главного пилота «Старой ласточки», когда ему разрешили выпить и расслабиться этим вечером.

— И Тим, — соглашается Лариса.

По корпусу корабля волной пробегает дрожь и… ничего. Все снова спокойно и тихо.

«Переход завершен, — сообщает из динамика голос Джека. — Курс на Гиамму».

Интерком щелкает и замолкает.

— Я же говорила, — улыбается мне капитанша.

Серьезно, она такая доброжелательная, что мне не по себе.

Молчу. Сижу, вытянув ноги, и, уперев пятку в простыню, болтаю ступней из стороны в сторону, следя за ней взглядом. Интервью мне эта женщина все равно не даст, болтать с ней по душам мне не хочется, а расспрашивать о Джеке нельзя. Так о чем нам с ней разговаривать?

— Спокойной ночи, — поворачивается она ко мне, закончив с уборкой. — Свет на голосовом управлении. Дверь только, пожалуйста, не запирайте изнутри — вдруг кому-то понадобится помощь ночью.

Киваю, что поняла.

На самом деле, еще даже полуночи нет, а прошлой ночью я великолепно выспалась, поэтому сна ни в одном глазу. А вот побыть одной мне не помешает, это да.

— Спокойной ночи, — отвечаю эхом, провожая взглядом спину в белом халате.

— Знаете, Кайя… — Лариса вдруг останавливается на пороге. — Трудные времена бывают у каждого. Иногда незазорно попросить помощи.

Приподнимаю брови, не забыв улыбнуться.

— Вы о чем? — Невинно взмахиваю ресницами.

— О том, что, если вам понадобится с кем-то поговорить, я рядом.

После чего выходит, притворив за собой, но не плотно закрыв дверь.

Фыркаю. Рядом она.

С некоторых пор быть рядом со мной небезопасно, так что пошла ты.

* * *

Он приходит часа через два.

Голоса и шаги в коридоре давно стихли, по корабельному времени наступила ночь, но мне не спится. Не стала даже гасить свет — оставила приглушенным и теперь валяюсь на койке, время от времени меняя положение: то забрасываю руки за голову, то закидываю ногу на ногу и поочередно болтаю ими в воздухе, то укладываюсь на бок.

— Тук-тук. Не спишь? — негромко доносится из коридора — Лариса же просила не запираться, и дверь по-прежнему приоткрыта примерно на толщину моего мизинца.

Подтягиваюсь в положение «сидя», подставив под спину подушку, и натягиваю на ноги одеяло.

— Нет, заходи!

Войдя, Джек оставляет дверь по-прежнему приоткрытой, а сам приваливается плечом к стене неподалеку; складывает руки на груди.

— Теперь ты в состоянии рассказать, кого якобы убила и как это относится к нашему делу?

И я едва не рычу: вот же невыносимый тип. Я уже который час пытаюсь не накручивать себя снова и думать о пони и розовых слониках, а он с размаха возвращает меня в реальность.

Красноречиво морщусь.

— Мог бы хотя бы из вежливости спросить, как я себя чувствую.

Джек тоже гримасничает.

— Как ты себя чувствуешь? — произносит таким елейным тоном, что мне хочется вмазать ему по физиономии подушкой. Но она такая удобная, что мне банально жалко с ней расставаться.

Скалюсь.

— Хорошо, спасибо, что спросил.

Сталкиваемся взглядами, Джек усмехается и качает головой каким-то своим мыслям, потом отрывается от стены и подходит к моей койке. С живым интересом слежу за его перемещением.

— Подвинься, — командует.

На мгновение лишившись дара речи от такой наглости, действительно отодвигаюсь, а он садится напротив моих коленей, будто это не койка в медблоке, где, между прочим, лежит замотанный в бинты пациент, а общий диван в гостиной.

— Рассказывай давай. — Повернувшись ко мне вполоборота, опирается на простыню ладонью.

Невольно задерживаю взгляд на его руке: на нем футболка, открывающая великолепный вид на жилистые предплечья. С такими руками ему бы в рекламу маек — опускаю взгляд ниже — или дорогих часов. Рубашек и запонок тоже можно. Это вообще законно, что у человека, далекого от киноиндустрии и рекламного бизнеса, даже запястья — верх сексуальности? Джек, мне кажется, я тебя ненавижу.

— А ты сам почему не спишь?

Силой воли заставляю себя посмотреть ему в лицо. Кстати, пластыри с него уже исчезли, как и следы побоев. И это тоже чертовски злит, потому что теперь ему можно в кадр не только благодаря спортивному телу. Что ж ты со мной делаешь, скотина такая?

Джек же или не видит моего плотоядного взгляда, который в этот момент не пытаюсь даже скрывать, или попросту игнорирует; пожимает плечами.

— Тут неприятный участок: много встречных судов и космического мусора, на одном автопилоте далеко не уедешь. Так что я дежурю до утра.

Какой ответственный, смотрите-ка на него.

Чем немедленно и пытаюсь поддеть:

— А если этот мусор прилетит в нас прямо сейчас?

Джек закатывает глаза.

— Если прямо сейчас, и если автоматическое защитное поле не отреагирует, и если…

Прыскаю.

— Если бы бабушка была дедушкой, — подсказываю весело.

— Именно. — Он усмехается. — Тогда нам чертовски не повезет. Но лучше мне все-таки вернуться на пост поскорее.

Лучше бы тебе не приходить ко мне в этой футболке…

Заставляю себя отвести взгляд и посерьезнеть.

— Его звали Кенни. — Гляжу прямо перед собой, а именно: на свои накрытые одеялом коленки. — Он был программером канала. Мне написали, что на днях он разбился в аварии.

— М-м… — протягивает Джек. — Соболезную, но аварии случаются.

Не поднимаю взгляд к его лицу, но как-то автоматически снова начинаю пялиться на руку,