расческа, и я запускаю ею в стену — «бам!».

— Не смотри на меня так! Убирайся!

На прикроватной тумбе полупустая бутылка с водой — туда же, в стену.

Проклятые слезы застилают глаза, но я упрямо смахиваю их рукавом и продолжаю:

— Я же Пиранья, я иду по трупам, мне плевать на окружающих. Ты и так это знаешь!

На сей раз хватаю считыватель, на котором Марла читала какую-то книгу, размахиваюсь, и… И меня ловят в кольцо крепких рук, прижимая к себе спиной.

— Успокойся, — твердо, спокойно, приказным тоном.

Считыватель с грохотом падает на пол.

— Да пошел ты! — Брыкаюсь, как дикая кошка. — Пошли вы все! Ты тоже сдохнешь, если останешься со мной! Да пусти же!

Отчаянно луплю по удерживающим меня рукам и пытаюсь лягаться.

— Пусти, придурок!

Но меня не отпускают, только сжимают крепче.

— Ты. Никого. Не. Убивала, — шепот в самое ухо. Он прижимается щекой к моим волосам, и меня окончательно накрывает.

Всхлипываю, как раненая белуга, и начинаю… рыдать. В голос!

Кайя, ты же кремень. Ты Пиранья, а не жалкий планктон. Ты идешь по жизни высоко задрав нос. Ты…

Я реву, как маленькая девочка, которая потерялась посреди чужого города, а мама никак не приходит.

И если раньше я пыталась сбросить сдерживающие меня руки, то теперь, наоборот, вцепляюсь в них мертвой хваткой.

— Тихо, тихо… Все хорошо.

Джек все еще прижимает меня к себе. Крепко-прекрепко, кажется, даже чувствую спиной стук его сердца.

— Я не сдохну. Все будет нормально.

Но из моих глаз льет так, будто прорвало плотину, в которой копились слезы лет с тринадцати, не меньше.

Джек тянет меня вниз, не сопротивляюсь. Теперь мы оба сидим на полу, но он по-прежнему не отпускает, а я позорно реву, цепляясь за него, и никак не могу собрать в кучу остатки собственного достоинства.

— Ш-ш-ш… — на ухо, как маленькому ребенку.

Но, кажется, действует. От этого так непривычно и… тепло.

— Вот так, — его голос гипнотизирует. — Дыши. Это стресс. Все нормально.

И я, еще раз громко всхлипнув и набрав полную грудь воздуха, медленно выдыхаю и затихаю в кольце его рук.

— Спасибо, — шепчу, чувствуя соленую влагу, стекающую по лицу на подбородок и попадающую в рот.

— Говорил же, что ты придурочная, — вздыхает Джек, все еще крепко меня обнимая.

Нервно усмехаюсь и не спорю.

Вернее, не успеваю поспорить, потому что в коридоре слышатся приближающиеся шаги — дверь-то осталась открытой. И идет к нам точно не один человек.

Испуганно дергаюсь: вот уж картина маслом перед ними предстанет, если они сейчас войдут.

Джек тоже оборачивается на звук.

— Сознание теряй, — приказывает.

Хмурюсь, уже собираясь сказать возмущенное: «Чего-о-о?!»

Но тут тень мелькает у самой двери, и я послушно закатываю глаза и обмякаю в его руках.

Буквально в следующую минуту каюта наполняется людьми.

— О господи! — Марла, испуганно.

— Что произошло? — женщина, строго. Значит, капитанша.

— Упала, — коротко отвечает Джек. Перехватывает меня поудобнее, а затем встает вместе со мной, чтобы переложить с пола на койку.

Ага, упала, предварительно обрыдав себе все лицо и одежду. Подозреваю, у него все руки в моих слезах — так из меня лило.

Но я не дура, чтобы признаваться.

Упала так упала. Я всегда за самые простые отговорки.

Глава 56

— Что ж, насколько я вижу, вашему здоровью ничего не угрожает. — Сидя за столом ко мне спиной, Лариса Роу внимательно вглядывается в данные, которые только что «выплюнул» на экран медицинский сканер.

Полулежу на койке с подставленной под спину подушкой и, пользуясь тем, что она меня не видит, корчу капитанше гримасу.

Зачем надо было меня сюда тащить, спрашивается? «Очнувшись», я неистово протестовала, уверяя, что нескольких часов спокойного сна будет достаточно. Но нет, Лариса настояла, и ее благоверный лично отконвоировал меня в медблок под причитания бегущей следом Марлы — удружила соседка. А Джек под шумок вообще сбежал — будто сговорились!

— Кайя, как вы себя чувствуете? — Женщина поворачивается ко мне на крутящемся стуле, смотрит участливо.

— Прекрасно, — заверяю.

На самом деле, чувствую себя мумией, которую только что извлекли из саркофага — такого количества бинтов на мне еще отродясь не было. И это с моей-то травмоопасностью. Колени, щиколотка, ступня, да еще и тугая повязка под грудью — сканер показал, что у меня трещина в одном из ребер.

Направленный на меня взгляд приобретает оттенок осуждения.

— Кайя, очевидно, у вас очень высокий болевой порог, но нельзя так относиться к своему здоровью.

Чего нельзя, так это быть такой нудной.

— У меня правда ничего не болело, — настаиваю.

Ребра уж точно. А то, что порез на ступне стал нарывать, так я почувствовала, конечно, и залила антисептиком из каютной аптечки. Если бы я посещала врачей после каждой травмы, то поселилась бы в каком-нибудь госпитале на всю жизнь.

— Верю, — серьезно кивает Лариса и снова отворачивается, листает данные. — Рекомендую вам прием витаминов и постельный режим в ближайшие несколько дней.

Мама дорогая, я сейчас взвою. Постельный режим я могу соблюдать только в хорошей компании под одним одеялом. В противном случае я вздернусь, как только высплюсь.

— Постараюсь, — обещаю и, естественно, вру. Она мне не нянька и не шеф, чтобы я слушала ее рекомендации. И повязку сдеру с груди, как только отсюда выберусь — мне тесно и давит.

Лариса прищуривается, снова повернувшись ко мне, и, кажется, читает мои мысли. Черт.

— Что-то же вызвало обморок, — продолжает, и ее прищур становится лукавым, а взгляд светло-голубых глаз — пронизывающим.

— Переутомление, — отвечаю с милейшей улыбкой, глаза не отвожу.

Так я и призналась, ага.

Борьба взглядов продолжается еще несколько секунд, после чего Лариса встряхивает волосами и встает.

— Что ж, рекомендую вам отдохнуть. Если хотите, можете остаться здесь на ночь.

— Хочу! — С энтузиазмом вскидываю голову.

Марла храпит так, что, если меня выдворят отсюда, в любом случае придется искать альтернативное место для ночевки.

— Хорошо, — доброжелательно кивает Лариса.

И в этот момент включаются громкоговорители:

«Внимание экипажа! Вход в «окно» через десять… девять…»

Теперь понятно, почему Джек так спешно ушел — автопилот не способен преодолеть гиперпространственное «окно». Ладно, прощаю его за то, что бросил меня на растерзание этой женщине,