Употребление ядов или попадание их в кровь вызывает изменение тока крови во всём теле, защищая малыша от отравления.

У Энтарии не было ни единого шанса избавиться от ребёнка. Разве только умереть самой, но жить она хотела – своей обычной привычной жизнью.

И её попытка избавиться от плода закончилась тем, что нож соскочил по чешуе живота и воткнулся в ногу. Лезвие повредило артерию, поэтому крови так много, но для драконессы это не смертельно.

Вывернув нож из напряжённых пальцев, я отбросила его подальше, а Энтарию прижала к себе. От неё пахло кровью, слезами, отчаянием.

– Ты вернёшь свою жизнь, – прошептала я, покачиваясь и покачивая Энтарию вместе с собой. – Обязательно вернёшь, всё наладится, ты ещё так молода, у тебя впереди много лет…

– Кому я буду нужна? – Она вцепилась в меня, мундир затрещал под перламутровыми когтями. – Первый ребёнок самый сильный, кому я буду нужна, уже родившая?

– Может быть тому, кто будет любить именно тебя, а не то, что ты можешь родить ему сильного наследника? – не знаю, почему и зачем я сказала так, это вырвалось как-то само, будто полыхнула в памяти романтическая чушь из любовных романов, хотя я вроде уже не юная драконесса, чтобы такое говорить.

А Энтария как раз юная драконесса, и она, возможно, хотела услышать именно это, потому что сквозь слёзы переспросила:

– Правда? – и так жалобно…

Ответа я не знала. Если судить по любовным романам, которые довелось прочитать, это возможно, что касается остального… между моими родителями были достаточно тёплые отношения, если не считать того, что мама не смогла до конца привыкнуть к тому, что её сокровенные мысли могут в любой момент считать.

С семьями других обычных драконов я тесно не общалась. Проникая в чужие сознания, я искала разную информацию, но не о семейных отношениях – сейчас я не могла вспомнить, любил ли кто-то своих жён или нет, почему их выбирали. С правящими драконами всё иначе, но тот же Элор жаждал избранную для рождения сильного золотого дракона, я не представляю, как бы повлияло на его чувства то, что избранная уже родила от другого.

Энтария дрожала в моих объятиях, стискивала порванный когтями мундир, и пусть я закрылась абсолютным щитом и не улавливала её эмоций, я знала, как ей плохо, и мне от этого тоже было плохо. Щит не спасал.

– Правда, – ответила я. – Правда.

Я зажмурилась крепко-крепко. Надо было помочь Энтарии, это моя обязанность – как сюзерена, как той, из-за ошибок которой она страдает. Но мне было страшно – страшно столкнуться с её чувствами, страшно, что мои усилия опять не спасут её от боли. Меня трясло, как и её. Я боялась ошибиться, неправильно что-то понять.

Энтария так хотела, чтобы Сирин ей не сочувствовала, не хотела её видеть, а когда получила желаемое, испытала не облегчение, а боль – боль от того, что осталась совсем одна, от того, что потеряла сестру… И теперь так страшно снова сделать что-то не так.

Именно это подразумевал дедушка, когда говорил, что менталисты не должны поддаваться эмоциям, что эмоции нас ослабляют.

Я поддалась – и в попытках помочь стала допускать непростительные ошибки.

Позволила эмоциям объектов влиять на мои, и мне было больно, страшно, я ненавидела вместе с ними – и не могла трезво оценить ситуацию, посмотреть на неё со стороны, найти выход из этого безумия.

Я сходила с ума вместе с ними.

Так нельзя.

Это как резать лезвием нервы.

Подтянув Энтарию себе на колени, я укачивала её, напевала колыбельную, гладила растрёпанные светлые волосы, местами слипшиеся от крови. Её слёзы капали мне на ключицу, пробирались сквозь дырки в ткани, щекотали чувствительную кожу.

– Помоги, – выдавила Энтария сипло. – Сделай что-нибудь, убей меня, я не могу больше… со всем этим жить.

Умереть – это самый простой способ. Я закрыла глаза, прижалась лбом к её макушке. Мне не стоило этого делать, но я сняла абсолютный щит, открывая себя для чувств Энтарии, ведь сквозь него не могла на неё влиять.

Я тоже хотела назад свою жизнь, ту жизнь, где у меня была бы семья, где мне не пришлось одной идти по пути менталиста, где были бы дедушка и отец, которые подсказали бы, поддержали и удержали от глупостей. С ними мне было проще оставаться над остальными существами, проникать в их сознание, но не давать влиять на себя.

Но я была одна, и я так понимала желание Энтарии, что просто не могла остановиться и отстраниться…

* * *

Ветер бил в лицо, выдавливал слёзы, но я вливала магию в крылья, толкала себя вперёд со всей силой телекинеза – быстрее-быстрее-быстрее. Я была как спущенная с тетивы стрела, я пронзала светлеющее небо. Поля, реки, леса, города и селения, существа смазанными пятнами проносились внизу. Скорость была безумная, уже три воздушных патруля, заметив меня, попытались догнать, но отстали, потерялись где-то далеко.

Я летела так быстро, так невообразимо быстро, но не могла улететь от себя, не могла улететь от крика:

«Я просто хочу свою жизнь назад!» – звеневшего во мне и разрывавшего сердце.

Бешеный свист ветра не мог его заглушить.

Я летела на пределе сил, уже не чувствуя крыльев, только жгущий глаза ветер и боль.

Меня резко крутануло в воздухе – и сведённое судорогой крыло будто прожгло огнём, а я уже падала, падала, не зная куда, потерянная в этой боли, ничего не понимающая, и ветер трепал перепонки сверкающих на солнце крыльев, свистел, оглушал.

Рефлексы спасли, я сгруппировалась и окуталась телекинетической силой за миг до того, как меня швырнуло на камни и прокатило по ним. Тряхнуло даже через слой магии, чешуя защитила кожу, но мышцы и связки отозвались болью, и сведённое крыло ещё дёргалось, выворачивая мышцы. Зарычав, я втянула крылья и, обессиленная, рухнула навзничь.

Небо было таким пронзительно-синим, чистым и ярким, что заслезились глаза. Я накрыла их рукой, спасаясь от этого невыносимого сияния.

Элор считал нас, менталистов, чудовищами, которым несправедливо досталось великое оружие, но если бы только он мог понять, если бы он только мог почувствовать, как это иногда больно – быть менталистом и погружаться в сознание других существ. Мне так хотелось прокричать это ему в лицо, но я не могла, и я заталкивала этот крик глубже и глубже в сердце, в душу.

Объяснять бессмысленно: Элор не поймёт. И он всё равно не мой дракон. Но мне так хотелось с ним поспорить, объяснить, доказать…

Запястье обожгло. Поморщившись, я приподняла руку и оттянула рукав. Сморгнула всё смазавшие слёзы: на коже золотом пылал герб Аранских и имя Элора… он меня вызывал.

Перед тем, как телепортироваться на зов метки, я привела в порядок одежду и отправилась в банк за запасом изменяющего запах зелья.