баронессу Сюзанну? — так вот, я и подумал, может, вы на её карете, в гости на денёк?.. Глупо, конечно, но вдруг у вас лошадь охромела? Или ещё что? Потому что в замке вас найти никто не может!

Верите ли, ваше сиятельство, ночь не спал! Всё голову ломал, как же так? Ну не похоже на вас, чтобы вот так, никого не предупредив… Наутро опять к её сиятельству, графине Александре пошёл… Ох, она меня отругала! Грозить изволила… Да… А я, ведь, что? Я же пользы для! А ближе к обеду первый труп отыскался. Жерар де Шёйи, начальник личной стражи госпожи Александры, она его с собой из своего баронства привезла, когда у нас поселилась. Страсть Божья! В спину зарезан! И нашли-то его случайно, во рву, что наш замок окружает. Ночью снег выпал, так стражник на стене заметил, что что-то чернеет на белом. Пошли глянуть — а оно вон что! Сперва думали, что случайно со стены свалился, мало ли, вдруг голова закружилась? Или поскользнулся? А он зарезан! Побежал начальник караула — им как раз Себастьен был — госпоже Александре доложить, так она и его отругала! А тут новая напасть! Приехал к нам некий монах… Сюда, пожалуйте! Приехал монах, с каким-то письмом. А уж господа и гости отобедать изволили. Но её сиятельство приказали им с монахом небольшой столик накрыть в отдельном кабинете. Для приватного разговора. И вот, смотрю, бежит доктор, рядом бежит одна из служанок… Что такое⁈ А они мне: госпожа Александра помирает! Я за ними бежать! Ещё кто из слуг, кто увидел, тоже за нами! Вбегаем мы в Фиолетовую комнату, а там… Матерь Божья! Её сиятельство уже последние мгновения доживает! Изо рта пена, сама аж позеленела… Девка, что им прислуживала, говорит, аккурат, после того, как её сиятельство изволила грибочков отведать, с ней и приключилось! Понятно, что пытались водой отпаивать, за врачом послали, только не успел врач. И графиня Александра сказать ничего не успела. А повара, что грибы готовил, мы схватили! Сюда, ваше сиятельство! Вот она, госпожа Александра, упокой Господи, душу её!

Рыжая кузина лежала на широкой скамье, в том самом платье, в котором она спускалась к нам. Под голову ей сунули небольшую подушечку, руки благостно скрестили на груди. Чья-то заботливая рука оттёрла у неё с лица пену, про которую говорил управляющий, и Александра лежала с чистым лицом… если так можно выразиться! Потому что лицо было бледно-зелёным, с какими-то голубоватыми пятнами, вроде клякс. И руки были такого же цвета. Сразу видно: отравилась!

— Где монах? — отрывисто спросила Катерина, не отводя взгляда от кузины.

— Я здесь, — прошелестел ответ, — Позвольте представиться: смиренный…

— Позже! — перебила Катерина, — Я прошу вас никуда не уходить! Нам нужно будет с вами о многом побеседовать.

Монах молча поклонился.

— Где повар?

— В пыточную повели. Куда же ещё?

— Я в пыточную! Андреас, ты со мной?

— Конечно!

— Позвольте проводить вас, ваше сиятельство? — засуетился Мишель ля Дюэм.

— Да-да, разумеется… И продолжайте рассказывать.

— Так вроде, уже всё рассказал… Госпожу Александру я приказал пока оставить, как есть, только для приличия, на лавку переложить, да лицо ей мокрым полотенцем вытереть, тут как раз посыльный вернулся. Я же не выдержал, послал-таки человека к баронессе Сюзанне, спросить, не изволили ли вы с ней прокатиться… хм! Оказывается, нет! Я опять по всему замку народ отправил: не случилось ли беды?.. Здесь направо, ваше сиятельство! И что же? Ещё четыре трупа! Слава Богу, вашего среди них не было! Но всё люди из личной стражи госпожи Александры! О, Господи! А вас нет, как нет! Как сквозь землю! И вот тут-то мне в голову и стукнуло! Может, не сквозь землю, а под землю? В смысле, в подземелье замка? Эх, думаю, пойду проверю! Пусть смеются, но всё равно, пойду и проверю! Это я от отчаяния, ваше сиятельство!

— Спасибо, Мишель! — очень серьёзно ответила Катерина, — Я тебе жизнью обязана!

— А вот и пришли, ваше сиятельство! Ох, не нужно бы вам сюда… Не очень это весёлое место, прямо сказать! Не все девицы такое выдерживают!

— Открывай!

Надо сказать, что мы снова спустились в подземную часть замка, правда, немного с другой стороны. Это понятно. Удобно преступников из пыточной по камерам разносить или наоборот, из камер в пыточную тащить. Тем более, если это особые преступники, которых не нужно видеть посторонним глазам. И, хотя я немного согрелся от ходьбы, но всё же спускаться обратно в холодное подземелье было не очень приятно. Но, когда дверь в пыточную открылась, я понял, что опасался холода зря. В пыточной было не просто тепло, там было жарко! Кряжистый, пузатый мужик, словно мясник, накинувший на себя кожаный фартук, чтобы на одежду кровью меньше брызгало, задумчиво перебирал подозрительного вида железки, лежавшие перед ним на столе. Ещё несколько железок лежали в жаровне с углями, постепенно накаляясь до красноты.

У стены, напротив палача, крепкими верёвками были прикручены трое пленников. Двоих я знал отлично: Эльке и Трогот. Третий, низенький, полненький, с жиденькими волосёнками, наверняка был тем самым поваром, отравившим Александру.

Эльке, в одной нижней рубашке, висела, подвешенная за балку, проходившую через всю пыточную. Её запястья были скручены верёвкой, а другой конец этой верёвки перекинули через балку и сильно подтянули вверх, отчего Эльке могла стоять только на самых кончиках носков. Силы так стоять у неё давно уже кончились и она безвольно обвисла, потеряв сознание. Запястья девушки распухли, покраснели, и казались сильно растянутыми.

Трогот был привязан к стене лицом. Его руки были раскинуты в стороны, и каждая рука привязана к своему крюку на стене. Его голая спина была словно исчерчена кровавыми письменами. Да и не только спина. Видно было, что умелый палач так хитро наносил удары плетью, чтобы непременно попасть не только на спину, но и по бокам, где кожа не такая грубая и оттого боль резче. Его голова тоже бессильно поникла и он казался без сознания.

Третий пленник, совершенно обнажённый, сидел в специальном кресле, прикрученный так, что не мог бы пошевелиться. Распахнутыми в страхе глазами он следил за приготовлениями палача, и лицо его было бледным и потным. Но его, кажется, ещё не начинали пытать.

Услышав шум в дверях, палач оглянулся и, увидев нас, поклонился, неуверенно и неуклюже.

— Ваше сиятельство!.. — тонко и пронзительно завизжал тот,