ещё, а я, знаешь ли, уже согласился бы парочку людей укокошить. Так что и тебе советую: бери с запасом. Не пригодится — так оставишь на старость, будешь вредных соседок истреблять. Они цветы из клумбы выдергивают, а ты им — раз! — и клюкой в глаз.

Ванька рассмеялся собственной шутке. Но Маша не слышала его, обдумывая следующий вопрос.

— А твой папа не говорил, что делают с людьми, если те выбирают… — девочка понизила голос до шёпота. — …бездну?

— Ты чего? — испугался Ванька. — Я что, самоубийца, о таком спрашивать? Знаю только, что им срок до тридцати пяти лет отмерен будет. А уж что потом происходит… Слышал от одного знакомого, — он тоже понизил голос, — что тех, кто назвал неограниченное число, Система забирает. Но не убивает — по крайней мере, их фотографии потом не вывешиваются на площади, как обычно. Может, их превращают в специальных агентов?

— Или проводят над ними опыты…

— Маруська, давай гадать не будем! Ты назови любую цифру, но не больше двадцати. Так и подозрение не вызовешь, и слежку за тобой не установят. Поняла?

— Поняла, — кивнула Маша, словно бы Ванька мог её видеть, и нашарила в кармане блистер с таблетками. — Мне пора. Надо ужин приготовить, скоро родители с работы вернутся.

— Как они, продолжают ругаться? — голос у Ваньки был сочувствующий, и Маша постаралась не заплакать.

— Ага. Гибель дедушки мама ещё спокойно пережила. Когда папа до смерти забил бабушку — разнесла квартиру. Но после того, как он убил Дашу, потому что она «неродная кровь»… Мама и так всегда злилась, ругалась, наказывала меня. А тут как с цепи сорвалась. Каждый вечер жалеет, что выбрала «ноль», и не может отомстить за гибель родителей и старшей дочери.

— Бьёт?

— Да. Недавно по лицу мне разделочной доской дала. Я до сих пор на жабу похожа.

— Ну, была лягушкой, а стала жабой. Выросла в должности, — засмеялся Ваня, но тут же исправился: — Шучу, шучу. Хотел настроение тебе поднять.

— Ага, — кисло откликнулась Маша, уже не сдерживая слёз. — Поднял. Ладно, мне и правда пора. До вечера!

— Давай.

Положив трубку, девочка ещё с минуту разглядывала разрисованный настенный календарь, висящий возле телефона. Числа в нём были зачёркнуты чёрным фломастером, и лишь одно, сегодняшнее, обведено красным кружком. День, который так ждала бабушка, с любовью вышивая красивую картину с Машиным портретом.

Маша очень любила бабушку, и раньше они подолгу болтали вечерами, обсуждая события в школе, первую любовь, драки с Ванькой — тот часто задирал Машу, то отвешивая подзатыльники, то обзывая.

Со смертью бабушки что-то лопнуло в груди, разрывая душу на части. И девочка, воющая ночами в подушку, в один день не сдержалась и подошла к Ваньке.

Тот сначала принялся, как обычно, высмеивать её на публику. А после уроков, заметив покрасневшие от слёз глаза, отвёл Машу в сторону и потребовал объяснений. И она рассказала: и про деда, и про бабушку, и как боится засыпать ночью, ожидая, что пьяный отец придёт к ней и убьёт.

Ванька терпеливо слушал. А затем крепко обнял и, положив подбородок на макушку девочки, извинился. Поклялся, что теперь они всегда будут вместе.

Тогда Маша поняла, что нашла хотя бы одного человека, которому до неё есть дело. И влюбилась.

Отмеряя муку для теста, Маша поглядывала в бабушкину книгу рецептов. Хотелось приготовить что-то особенное. Выбор пал на пирог с брусникой.

Неловко задетый локтем стакан упал на пол и разбился. Маша в ужасе прижала испачканные мукой ладони к лицу. Мама не простит. Найдёт повод, чтобы можно было потом оправдаться перед соседями, стучащими по батареям, когда Маша кричит от боли.

Из-за слёз ничего не было видно. Запив таблетки водой из-под крана, Маша кое-как собрала осколки в совок и высыпала их в таз. На место горечи пришла злость. А за ней — решимость.

Когда в дверь позвонили, Маша уже приготовилась. Она успела надеть старенькое, но красивое платье в цветочек, умылась, заплела волосы в косу, и в ожидании сидела в коридоре, поджав под себя ноги.

Как и обещал Ванька, в квартиру вошли два человека. Один из них молча протянул бланк для заполнения, а второй устало прислонился плечом к стене.

— Мария Николаевна?

— Да, — тихо ответила Маша, украдкой вытирая вспотевшие ладони о платье.

— От лица Системы поздравляем вас с совершеннолетием. Назовите число. У вас есть пять минут на размышления.

Но Маше хватило и одной. Дрожащими руками отдавая бланк, она с надеждой заглянула в лицо более разговорчивого сотрудника:

— Я могу рассказать о выборе кому-то?

— Как пожелаете, — равнодушно пожал плечами мужчина, и, чуть задержавшись на пороге, бросил через плечо: — Но я бы не советовал.

А затем вышел вслед за коллегой.

Родители вернулись поздно. Маша услышала их громкие голоса ещё в подъезде. Мама что-то обвиняюще кричала, а папа отвечал ей злым, похожим на шипение змеи голосом.

С днём рождения они Машу не поздравили. Мама оттолкнула плечом застывшую посреди коридора дочь и ушла в ванную. А папа лишь повёл носом, учуяв запах выпечки, и чуть покачнулся.

«Пьяный. Снова», — обречённо подумала Маша, выставляя на стол тарелки.

— Что за праздник? — Папа повалился на стул, чуть не опрокинув стоящую на столе форму для выпечки.

Мама фыркнула, присаживаясь напротив:

— И так мозгов не осталось, так последние пропил. Придурок, у дочери твоей день рождения!

— Это я придурок? Я? — Папины глаза налились кровью, и он схватился за лежащий возле тарелки нож. — Тварь, да я тебя сейчас…

Мама сложила руки на груди, откидываясь на спинку стула:

— Чего ты мне сделаешь, убогий? Захотел на площадь? Твоя власть закончилась на Дашеньке! Напомнить, что делают с теми, кто выходит за пределы лимита? Давай, давай, зарежь меня! Попробуй. Уж поверь, я назло тебе, гниде, выживу, и буду смеяться, когда Системники выволокут тебя из квартиры за грязные патлы!

— Хватит! — закричала Маша. — Поешьте, пожалуйста!

— Ты как разговариваешь? — прищурилась мама, окидывая девочку презрительным взглядом, и замахнулась полотенцем. — Думаешь, раз стала совершеннолетней, то всё разрешено? Дура. Вся в отца. Ну что ж, расскажи нам, какое число назвала? Давай, давай. Не стесняйся.

— Прости, мама, — всхлипнула Маша. — Пожалуйста, съешьте пирог. Хотя бы кусочек!

Мама демонстративно взяла с тарелки криво отрезанный кусок и, поднеся ко рту, скривилась:

— Катышки внутри — это что, козьи какашки?

— Это брусника.

— А я люблю бруснику, — неожиданно заявил папа, и, отложив в сторону нож, тоже схватил кусок. — Хоть кто-то в доме готовит.

— Да что ты говоришь? — разом вспыхнув, мама жадно откусила от пирога.