– Бумажник пуст? Не беда, на то есть друзья, чтобы на нихположиться. Договаривайтесь… или я лучше сам все закажу и организую.

Он протестующее выставил вперед ладони.

– Нет-нет! Это у тебя своя фирма, и тебе не надо быть наслужбе от и до, да еще обязательно при галстуке! А мы все – народподневольный. И хотя студенты тоже сбегают с лекций, но все же не со всехи не всегда. А некоторые еще и работают. Или хотя бы подрабатывают.

– Хорошо, – согласился я, – уточняйте, а потомЛина пусть мне только скажет время и – сколько человек. Организую все повысшему классу!

– Да-да, – сказал он все с той же странной интонацией,в которой мне чудилось нечто недосказанное, – это да… ты организуешь, верю.Да только, как бы тебе это объяснить, не надо нам ничего организовывать.Понимаешь, в нашем мире от черной икры, которую лопаешь большой ложкой, неумнеют… как и в твоем, кстати. Но вам на это наплевать, а нам – нет.

Я спросил непонимающе:

– Хочешь сказать, что черная икра как-то тупит мозги?

– В какой-то мере, – ответил он с той женепонятной интонацией. – В какой-то мере… Так что на будущее не надоорганизовать. Ничего! Это доступно?

Я покачал головой.

– Нет. Не доступно. Плачу я, с вас ни рубля, студенты –народ бедный, знаю. Так в чем траблы?

Он вздохнул.

– Знаешь, орк, мы тут что-то вроде эльфов. Не такие крутые,как вы, орки, не такие быстрые, как темные, не такие неразборчивые, как расалюдей. Так что живем не так, как у вас, орков. Доступно? Это так, в общем.Умному достаточно. Вы же, орки, умные?

Я помолчал, откуда он знает, что я баймлю всегда заорков. Но раз угадал точно, да еще с такой уверенностью, что даже неспрашивает, а говорит так, словно иначе и быть не может, я – орк, на мнекак будто написано, что я из орочьего племени…

– Лады, – ответил я сумрачно, – но посоветуюсь сЛиной. Если ты не против, конечно.

Я постарался подбавить в голос сарказма, чтобы онвидел, как мне наплевать на его мнение, но он не понял, с самым серьезным видомкивнул.

– Посоветуйся. Да-да, именно посоветуйся.

Я ушел с балкона, что-то он не то имел в виду, чтосказал. Эти светлые эльфы еще большие хитрованы, чем темные, те сразу и честнопризнаются: да, мы – говно, а эти хитрят, скрывают нутро, как будто там нетакое же говнецо.

Не люблю таких.

Расходились за полночь, шумно и с воплями застряли вприхожей, все обменивались поцелуями и шутками. Почти каждый предлагал мнеприсоединиться, но я вежливо отказывался: дурак буду, если сейчас уйду. Наконецв квартире остались только Андрей и Вероника, но и одни начинают вроде бысобираться, Лина взяла меня за руку и вывела на балкон. Сердце мое ликующетрепыхнулось, как все классно получается, а я все ломал голову, на какой козеподъехать, здесь же только к стенке ее прижать, задрать кофточку…

Ее глаза смотрят очень серьезно, и мои руки висят бессильно,даже не пытаясь сделать движения к ее вторичным половым признакам.

– Виталий, тебе тоже пора.

Я пробормотал:

– Ну что ты, я вовсе не собираюсь задерживаться до утра… Нопусть они идут, я выйду чуть позже…

Она покачала головой:

– Нет. Извини, но в этой квартире правила устанавливаю я.

– Лина, – сказал я с укором, – ну что ты в самомделе! Так все хорошо шло, стол был таким хорошим, все оттянулись, побалдели…

Она вздрогнула, глаза чуть расширились.

– Или, – спросила она шепотом, – ты считаешь, что,заказав эти дорогие вина, обязал меня чем-то особенным?

Она смотрела требовательно, я постарался как можноестественнее изобразить недоумение и даже возмущение, что ей пришла в головутакая мысль, хотя, вообще-то, кто девушку танцует, тот ее и ужинает, или, какговорят гораздо точнее: кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Но здесь, каксказал Андрей, не отличают изысканные вина от простой бормотухи, так что моюжертву мало кто оценил, теперь заметно. Даже прощались со мной, уходя, как-тослишком весело, как с приглашенным тамадой или затейником, которого пригласяттолько на следующий праздник, но в свой круг не примут.

– Ты чё, – спросил я как можно более естественнее, –обалдела?

Она не сводила с меня взгляда, глаза тревожно расширены, тамтемнота.

– Ну, – сказала она с неуверенностью, – если тебеи в голову такое не приходило, то извини, что я такое о тебе подумала.

Все-таки она понимает, что я хотел и собирался остаться, какпонимаю и я, что она все поняла, но оба разыгрываем спектакль, что я ничеготакого не хотел и не думал, а она вообще не может поверить, что у меня естьгениталии, словом, оба изображаем импотента и дурочку.

Наконец я пробормотал:

– Все-все, иду. Ты тоже извини, я привык к другим правилам.

– Это заметно, – ответила она. – Все нормально.Людей, которые живут по твоим правилам, гораздо больше, так что все нормально.

Я вышел в прихожую, оттуда провозгласил весело:

– Со мной кто-нибудь идет?

Из другой комнаты появились Андрей и Вероника, уже готовые квыходу. Расцеловались с Линой, Вероника дружески подхватила меня под руку,втроем вышли на площадку. Лина улыбнулась нам и закрыла дверь. Я слышал,как щелкнуло, понятно, что глупо было бы на улице избавиться от парочки ивернуться: все равно не откроет.

Теперь мы не просто знакомы, как поставщик и получательуслуг, или, точнее, чтобы не звучало двусмысленно, менеджер по найму квартир иклиент, а уже приятели. На правах приятеля я подкатил на «мерсе» к универу, акогда Лина сбежала по ступенькам, вышел и широким жестом распахнул дверцу.

Лина вздрогнула и широко раскрыла глаза.

– Опять ты?

– А что, – поинтересовался я, – мне надо былоисчезнуть?

– Да мне почему-то показалось, – ответила она, –что просто должен исчезнуть.

– Почему?

Она поморщилась:

– Почему надо объяснять такие простые вещи? Вот показалосьпросто. В некоторых случаях объяснять слишком долго и сложно. Нужночувствовать.

– Я толстокожий, – признался я. –С чувствами у меня всегда был напряг. Как-то мама мне долго объясняла, чемпрекрасно «Лебединое озеро», но так и не врубился. А теперь понимаю, чтоэто ты мое «Лебединое озеро». И все эти «аиды» и симфонии.

Глаза ее стали шире, всматривалась в меня с некоторымиспугом.

– Ну ты и сказанул!

– Как могу, – пробормотал я. – Как умею.