Она страдала вместе со мной, только потому я встал, натужноулыбался, хотя внутри меня айсберги всей Антарктиды, душа застыла, а сам явроде зомби, позавтракал, попил чаю, не заметив даже, горячий или холодный, иотбыл «на работу».

Да знаю я, знаю, что это подло и низко, но ничего не мог ссобой сделать: установил видеокамеры в квартире у Лины. Оправдывался передсобой тем, что не собираюсь шпионить, выискивать недостатки или как-тоопорочить, а все, что делаю, это страстное желание защитить ее от всего-всего.Вообще не дать упасть на нее даже тени, стараться, чтобы ничто не омрачало еежизнь.

Когда я сообразил, какую клятву себе дал, пусть и неоформленную в красивые и связные слова, невольно ощутил на своих плечах тяжестьстальных доспехов, пояс оттягивает меч, а на сапогах позванивают золотыерыцарские шпоры. Так средневековые герои клялись посвятить себя служению даме,совершали в ее честь подвиги, а я клянусь защищать ее по мере сил.

Мир жесток и неуютен, я постараюсь уберегать ее отжестокости, постараюсь сделать уютнее хотя бы для нее. Когда я осознал, чтосмогу в самом деле служить ей незримо, жизнь как будто снова вернулась в моеполутрупное тело, айсберги растаяли, я снова ощутил бешеную жажду деятельности.

Несколько дней жил в упоении, почти счастливый, впервыеощутив, что счастье не в том, чтобы брать, это фигня, мелочное счастье. Кудакруче, когда сам даешь, даришь, защищаешь, охраняешь, бережешь, да еще так,чтобы даже не показываться на глаза. Вообще нельзя дарить явно, тем самымставишь одариваемого в позу должника, а самый кайф, чтобы все тайно!

Сегодня Андрей проводил Лину до самого дома. Сердце моесжалось, уже знаю, что ее мама на службе, вернется не скоро. А Линащебечет, рассказывает, как сдавала химию, как отличился некий Гербертик, нупросто умора, как они проведут выпускной вечер…

Я проскользнул по стене к их комнате, мучительнотерзаясь, что не могу так же в кабинке лифта: вдруг Андрей уже там начнетзадирать ей подол короткой юбчонки. Вскоре загремел засов, дверь распахнулась,Лина вошла первой, Андрей внес сумку и со вздохом облегчения опустил на пол.

– Фух!.. И как ты такие носишь?

– Не прикидывайся, – сказала Лина весело. – Несина кухню и поставь на стол. Нам, женщинам, не рекомендуется поднимать такие навысоту.

Он застонал, но поднял сумку и отнес на кухню, где водрузилна стол. Лина быстро повытаскивала продукты, разложила одни в холодильник,другие в корзиночки на подоконнике, а Андрей по-хозяйски всыпал зерен вкофемолку.

Лина оглянулась на него и быстро сделала пару бутербродов сколбасой. Андрей сделал кофе, разлил по чашкам.

– Кстати, – поинтересовался он, – а твойвздыхатель больше не появлялся?

Я едва не выдвинулся из стены, стараясь не пропуститьни слова. Лина, вздрогнув, сказала:

– Почти нет. Но иногда я буквально чувствую его присутствие!

– Это как?

– Ну, как будто он рядом.

– Глюки, – сказал он авторитетно. – Хотя, когда яговорил с ним, мне было его жаль. Парень в самом деле переживает.

– Ладно тебе.

– Честное слово, – сказал он. – И что он втебе нашел? Не дерись, я серьезно. С его деньгами очень просто снятьпышных телок с роскошными телами. Я заглянул вчера на сайт «проституткиМосквы»… в смысле, через плечо одного приятеля, так там такие женщины! И фигурывеликолепнее, и сиськи вот такие, правда!.. А этот Виталий, как все орки,наверняка любит баб с толстыми жопами и могучими сиськами.

Она зябко передернула плечами.

– Хотелось бы. Я под такие категории не подхожу.

– Я и говорю, – сказал он сочувствующе. –У тебя ведь второй размер? Или первый?

– Третий, – огрызнулась она. – Просто я невыпячиваю вторичные половые признаки!.. Может быть, он не умеет компьютеромпользоваться?

– Да они и без компьютера, – сообщил Андрей, –везде попадаются. Вчера еду по Каширке, а в каждой пробке бегают мальчишки исуют в окна красочные такие буклеты с фотографиями, размерами, ценами… Дома ужецелая стопка! Не думаю, что у твоего орка нет этих буклетов и адресов.

Я едва не протянул руку, чтобы ухватить за горло, ноЛина произнесла с некоторым унынием:

– Знаешь, мне его даже временами жалко.

Андрей быстро взглянул на нее, сдвинул плечами.

– Я думал, это только у меня. Он вообще-то хорошийпарень, но это хорошее у него то ли где-то глубоко, то ли он вообще не знает,что такое хорошо, что такое плохо.

– А что, такое возможно?

Он сказал невесело:

– Еще как. Это раньше все было понятно, а сейчас мир такусложнился, что и умный человек может потерять ориентиры. А этот орк вовсене выглядит умным.

Я снова ощутил сильнейший импульс ухватить его за шею ирвануть на себя в бетон. Лина передернула плечами.

– Как-то от него надо избавиться, но я совершенно непредставляю как.

– Давай зарежем, – предложил Андрей кровожадно.

Она нахмурилась.

– Тебе все шуточки. А меня он тревожит. Как всякаягрубая сила… мускулов или денег – неважно.

– Орки подминают мир, – согласился он. – Жвачникне могу включать: как только заседание правительства, смотрю – одни орки!Страшно становится. Так что понимаю, понимаю… Знаешь, лучше всего, наверное,просто стараться держаться на расстоянии. У него этот животный позывослабеет, животные не могут долго держать в памяти… Тем более что вокругпостоянно вертят задницами доступные самки. Он переключится на других, о тебе ине вспомнит.

«Дурак, – сказал я обозленно. – Набитый дурак,хоть и эльф». Как будто я еще девственник и не знаю, что женщина – это нетолько девять отверстий для совокупления, как считала Шахерезада в исполненииИраклия Андроникова, а что-то еще, еще. Отличаются только в этом «еще», а нижепояса все абсолютно одинаковы. Нет смысла ходить по разным, если не ищешь это«еще».

Лина тяжело вздохнула.

– Попробую. Мне кажется, он искренне старается украсить моймир. Только не знает как, вот и подставляет меня… Если бы он понимал, что длямоего счастья нужно оставить меня в покое, то, возможно…

Он протянул:

– Ну, ты из него вообще благородного героя делаешь, вродеЛопухина из «Что делать». Щас он от тебя откажется! Три ха-ха.

Она сказала печально:

– Не знаю, ничего не знаю.

Он в унынии посмотрел на пустую чашку, поколебался и,раскрыв банку, снова всыпал зерен в кофемолку. Противный визг в течение трехсекунд, наконец коричневая струя снова полилась в чашки. Андрей положил двакуска сахара и прервал тягостное молчание: