Тут я рассказал ему весь мой визит до чрезвычайнойподробности. Он все выслушал молча; о возможности сватовства князя к АннеАндреевне не промолвил ни слова; на восторженные похвалы мои Анне Андреевнепромямлил опять, что «она — милая».

— Я ее чрезвычайно успел удивить сегодня, сообщив ей самуюсвежеиспеченную светскую новость о том, что Катерина Николаевна Ахмаковавыходит за барона Бьоринга, — сказал я вдруг, как будто вдруг что-то сорвалосьу меня.

— Да? Представь же себе, она мне эту самую «новость»сообщила еще давеча, раньше полудня, то есть гораздо раньше, чем ты мог удивитьее.

— Что вы? — так и остановился я на месте, — а откуда ж онаузнать могла? А впрочем, что ж я? разумеется, она могла узнать раньше моего, новедь представьте себе: она выслушала от меня, как совершенную новость! Впрочем…впрочем, что ж я? да здравствует широкость! Надо широко допускать характеры,так ли? Я бы, например, тотчас все разболтал, а она запрет в табакерку… Ипусть, и пусть, тем не менее она — прелестнейшее существо и превосходнейшийхарактер!

— О, без сомнения, каждый по-своему! И что оригинальнеевсего: эти превосходные характеры умеют иногда чрезвычайно своеобразноозадачивать; вообрази, Анна Андреевна вдруг огорошивает меня сегодня вопросом:«Люблю ли я Катерину Николаевну Ахмакову или нет?»

— Какой дикий и невероятный вопрос! — вскричал я, опятьошеломленный. У меня даже замутилось в глазах. Никогда еще я не заговаривал сним об этой теме, и — вот он сам…

— Чем же она формулировала?

— Ничем, мой друг, совершенно ничем; табакерка заперлась тотчасже и еще пуще, и, главное, заметь, ни я не допускал никогда даже возможностиподобных со мной разговоров, ни она… Впрочем, ты сам говоришь, что ее знаешь, апотому можешь представить, как к ней идет подобный вопрос… Уж не знаешь ли тычего?

— Я так же озадачен, как и вы. Любопытство какое-нибудь,может быть, шутка?

— О, напротив, самый серьезный вопрос, и не вопрос, а почти,так сказать, запрос, и очевидно для самых чрезвычайных и категорических причин.Не будешь ли у ней? Не узнаешь ли чего? Я бы тебя даже просил, видишь ли…

— Но возможность, главное — возможность только предположитьвашу любовь к Катерине Николаевне! Простите, я все еще не выхожу изостолбенения. Я никогда, никогда не дозволял себе говорить с вами на эту или наподобную тему…

— И благоразумно делал, мой милый.

— Ваши бывшие интриги и ваши сношения — уж конечно, эта темамежду нами неприлична, и даже было бы глупо с моей стороны; но я, именно запоследнее время, за последние дни, несколько раз восклицал про себя: что, еслиб вы любили хоть когда-нибудь эту женщину, хоть минутку? — о, никогда бы вы несделали такой страшной ошибки на ее счет в вашем мнении о ней, как та, котораяпотом вышла! О том, что вышло, — про то я знаю: о вашей обоюдной вражде и овашем отвращении, так сказать, обоюдном друг от друга я знаю, слышал, слишкомслышал, еще в Москве слышал; но ведь именно тут прежде всего выпрыгивает наружуфакт ожесточенного отвращения, ожесточенность неприязни, именно нелюбви, а АннаАндреевна вдруг задает вам: «Любите ли?» Неужели она так плохорансеньирована?[60] Дикое что-то! Она смеялась, уверяю вас, смеялась!

— Но я замечаю, мой милый, — послышалось вдруг что-тонервное и задушевное в его голосе, до сердца проницающее, что ужасно редкобывало с ним, — я замечаю, что ты и сам слишком горячо говоришь об этом. Тысказал сейчас, что ездишь к женщинам… мне, конечно, тебя расспрашивать как-то…на эту тему, как ты выразился… Но и «эта женщина» не состоит ли тоже в спискенедавних друзей твоих?

— Эта женщина… — задрожал вдруг мой голос, — слушайте,Андрей Петрович, слушайте: эта женщина есть то, что вы давеча у этого князяговорили про «живую жизнь», — помните? Вы говорили, что эта «живая жизнь» естьнечто до того прямое и простое, до того прямо на вас смотрящее, что именноиз-за этой-то прямоты и ясности и невозможно поверить, чтоб это было именно тосамое, чего мы всю жизнь с таким трудом ищем… Ну вот, с таким взглядом вывстретили и женщину-идеал и в совершенстве, в идеале признали — «все пороки»!Вот вам!

Читатель может судить, в каком я был исступлении.

— «Все пороки»! Ого! Эту фразу я знаю! — воскликнулВерсилов. — И если уж до того дошло, что тебе сообщена такая фраза, то уж непоздравить ли тебя с чем? Это означает такую интимность между вами, что, можетбыть, придется даже похвалить тебя за скромность и тайну, к которой способенредкий молодой человек…

В его голосе сверкал милый, дружественный, ласкающий смех…что-то вызывающее и милое было в его словах, в его светлом лице, насколько ямог заметить ночью. Он был в удивительном возбуждении. Я весь засверкалпоневоле.

— Скромность, тайна! О нет, нет! — восклицал я, краснея и вто же время сжимая его руку, которую как-то успел схватить и, не замечая того,не выпускал ее. — Нет, ни за что!.. Одним словом, меня поздравлять не с чем, итут никогда, никогда не может ничего случиться, — задыхался я и летел, и мнетак хотелось лететь, мне так было это приятно, — знаете… ну уж пусть будет такоднажды, один маленький разочек! Видите, голубчик, славный мой папа, — выпозволите мне вас назвать папой, — не только отцу с сыном, но и всякому нельзяговорить с третьим лицом о своих отношениях к женщине, даже самых чистейших!Даже чем чище, тем тут больше должно положить запрету! Это претит, это грубо,одним словом — конфидент[61] невозможен! Но ведь если нет ничего, ничегосовершенно, то ведь тогда можно говорить, можно?

— Как сердце велит.

— Нескромный, очень нескромный вопрос: ведь вы, в вашужизнь, знавали женщин, имели связи?.. Я вообще, вообще, я не в частности! —краснел я и захлебывался от восторга.

— Положим, бывали грехи.

— Так вот что — случай, а вы мне его разъясните, как более опытныйчеловек: вдруг женщина говорит, прощаясь с вами, этак нечаянно, сама смотрит всторону: «Я завтра в три часа буду там-то»… ну, положим, у Татьяны Павловны, —сорвался я и полетел окончательно. Сердце у меня стукнуло и остановилось; ядаже говорить приостановился, не мог. Он ужасно слушал.

— И вот, завтра я в три часа у Татьяны Павловны, вхожу ирассуждаю так: «Отворит кухарка, — вы знаете ее кухарку? — я и спрошу первымсловом: дома Татьяна Павловна? И если кухарка скажет, что нет дома ТатьяныПавловны, а что ее какая-то гостья сидит и ждет», — что я тогда должензаключить, скажите, если вы… Одним словом, если вы…

— Просто-запросто, что тебе назначено было свидание. Но,стало быть, это было? И было сегодня? Да?