и каждый день два великолепных и гордых джентльмена отправлялись с визитом к Мэри Рок.

Дэвид стал подумывать, что де Пин, пожалуй, и правда славный малый. Этот хитрый человек так горячо раскаивался в словах, произнесенных у пруда в минуту беспечного легкомыслия. Что же касается барона Сен-Дени, то последний с гордым огоньком в глазах заявил Дэвиду, что он принес Гронден-Мэнор почет и славу.

А Анна, прелестная Анна, доводила юношу до состояния полной растерянности, ибо каждый раз, когда они встречались, она низко приседала, даже ниже, чем перед губернатором или интендантом, и в ее глазах светилась горячая любовь. Как ни старался Дэвид Рок совладать с собой, он заливался густым румянцем.

– Прекрати это, Анна, прошу тебя, – однажды попросил он. – Я чувствую себя дураком, когда ты делаешь мне реверанс, словно я король.

– Ты действительно король, – возразила она. – Мой король. И я не желаю отдавать другим тех почестей, которых не могу отдать тебе!

– Я уверен, что все смеются надо мной, когда видят перед собой такого клоуна, который не знает, когда улыбнуться, когда поклониться и что сказать.

– Это объясняется лишь тем, что ты напуган.

– Да, я действительно напуган, – согласился он.

– И неуклюж, Дэвид, так чудесно неуклюж. Совсем как индеец. Тебе нужен учитель, и я возьму эту роль на себя и не позволю кокетке Нэнси Лобиньер похитить тебя. Я знаю, что она была бы рада делать тебе реверансы и пониже тех, что делаю я, с поцелуем в придачу.

– Меня придется очень многому учить, Анна.

– Это правда, и мы обязательно займемся этим в городе.

– Теперь же твое время занято другими, – упрекнул ее Дэвид. – Ты больше не гуляешь со мной в лесу, как раньше.

– Я не могу, Дэвид. Ведь для всех этих гостей я хозяйка, и к тому же в скором времени прибывают новые гости.

Таким образом, дни медленно тянулись для Дэвида, но очень быстро – для Анны и для Мэри Рок, которые работали не покладая рук, чтобы приготовить Гронден-Мэнор к встрече новых гостей. Впрочем, юноша не всегда оставался один; иногда он удостаивался чести гулять вместе с интендантом или с де Пином, а порой с ним пыхтел рядом маркиз Водрёй. Но молодому человеку сильно недоставало Пьера Ганьона, который отправился навстречу гостям из Квебека.

Однажды, когда Дэвид Рок работал в поле, заканчивая жатву кукурузы, де Пин стал помогать ему. Интендант Биго сидел поодаль и смеялся над неумелостью придворного; Дэвид и сам еле сдерживал смех, слушая веселые шутки интенданта.

Когда они стали носить сжатую кукурузу в амбар, на тропинке, которая вела из лесу, показались Анна Сен-Дени и Мэри Рок.

– Боже мой! – воскликнула Анна, широко раскрыв рот от изумления. – Интендант Новой Франции носит кукурузу вместе с Дэвидом!

Биго, наблюдавший за ней уголком глаза, в душе благословлял ум и хитрость маркиза Водрёя, который узнал, что Анна собирается провожать домой миссис Рок, и воспользовался этим, чтобы подстроить умилительную сцену работы в поле.

В этот день Анна впервые явилась с визитом в коттедж Мэри Рок после той ночи, когда она узнала повесть Черного Охотника. Она не пыталась даже скрыть свою радость и удовлетворение при виде Биго, работавшего вместе с Дэвидом. Но когда последний поспешил навстречу ей и матери, де Пин, весь в испарине, приблизился к интенданту и проворчал:

– Вам это будет стоить половину того груза, что привезет следующее судно, Биго. Я бы не стал вторично разыгрывать эту комедию ни ради вас, ни ради короля.

– Больше не будет надобности повторять ее, де Пин, – тихо ответил ему Биго, улыбаясь и вытирая лицо. – Дело сделано! Обратите внимание, как они горды – и она, и его мать – этим зрелищем.

– О Дэвид, Дэвид! – прошептала Анна, когда тот подошел к ней, и больше она не в состоянии была произнести ни слова.

Но глаза ее сверкали. И во взгляде матери юноша прочел нечто такое, что наполнило его сердце трепетом гордости.

А миссис Рок, глядя на придворных, мысленно твердила себе: «Не может быть, чтобы люди, столь простые духом, могли быть так опасны, как про них рассказывают».

Немного спустя Биго со свойственной ему почтительностью и лаской спросил у Дэвида, не разрешит ли он ему сопровождать домой мадемуазель Сен-Дени.

Эта просьба поразила Дэвида, подобно удару ножа в сердце; увидев Анну, он сразу решил, что будет провожать ее домой и останется с ней наедине. Но он вежливо кивнул и ответил интенданту, что почтет это за честь для себя. И только Анна понимала, каким убийственным разочарованием это было для ее возлюбленного.

– Я нарочно пришла сюда, чтобы вместе с тобой пойти потом домой, – сказала она.

– Но раз он просит, ему нельзя отказать, – ответил юноша.

В глазах девушки появилось выражение растерянности.

– Да, пожалуй что это было бы невежливо. Но все же… если ты хочешь, Дэвид…

– Нет, Биго ничего плохого не замышляет. Я уже почти не сомневаюсь в искренности его дружбы, хотя и не могу ее понять.

– Если бы ты мог видеть моими глазами, то понял бы, – прошептала Анна, и в ее взгляде было столько ласки и любви, что юноша с трудом поборол желание схватить ее в объятия и тут же расцеловать на виду у всех.

Пока они стояли и беседовали, Биго, казалось, всецело посвятил свое внимание матери Дэвида, и почтительность, с которой он разговаривал с ней, заставила де Пина саркастически улыбнуться.

Когда Биго и Анна пустились наконец по направлению к Гронден-Мэнор, де Пин все еще оставался позади. Дойдя до опушки леса, Анна на прощание махнула рукой Дэвиду. Последний смотрел на нее и улыбался, но в душе у него клокотала буря.

– Вы счастливый человек, Дэвид, – услышал он голос де Пина и почувствовал его руку у себя на плече. – Вам принадлежит самое прелестное создание, какое я когда-либо встречал в жизни, и вместе с тем вы сумели завоевать дружбу Франсуа Биго. Подобная любовь и такая дружба могут двигать горами. А потому я, Гюго де Пин, бедный мэр города Квебека, иногда говорю себе, что вы, Дэвид, должны хотя бы немного полюбить меня за те слова, сказанные у пруда. Мои речи принесли вам богатые плоды.

Когда интендант и Анна вошли в лес, в котором их окутала теплая нега вечернего воздуха, грусть охватила, казалось, Биго, и он надолго замолчал. Наконец он рассмеялся и, словно очнувшись, мотнул головой, взял девушку под руку и сжал ее пальцы в своей руке.

– Простите меня, Анна, – сказал он. – Воображаю, что вы могли подумать о человеке, который позволяет себе уноситься в мечтах, когда рядом с ним находится такое очаровательное создание! Как это странно: каждый раз, когда я нахожусь с вами, мне почему-то хочется мечтать. Вы не догадываетесь почему?

– Нет, – ответила Анна, испытывая легкий страх в душе.

– Потому что для меня вы являетесь олицетворением и душой Новой Франции. Ваша красота, ваша душевная чистота и ваша любовь к нашей родине вызывают во мне воспоминание о тех идеалах, которые я строил в юности и к достижению которых всегда стремился.

В эти минуты непревзойденного комедиантства голос Биго был полон пафоса и искренности, которая невольно проникала в душу. Анна не отдавала себе отчета в том, что в сердце у нее зарождается некое ответное чувство, и необъяснимый трепет прошел по всему ее телу.

Рука Биго, в которой все еще лежали пальцы девушки, дрожала, и Анна испытывала какое-то восторженное чувство от близости к человеку, в котором она видела символ Новой Франции. Она не могла, конечно, понимать тех низких инстинктов, которые в эти минуты целиком владели душой Биго. Она еле сознавала, что интендант снова взял ее руку, когда она было высвободила ее, и не догадывалась, что в голове Биго теснятся мысли, которые привели бы ее в ужас, если бы она могла их прочесть.

– Жить во имя родины и короля, – говорил придворный лицемер и снова, казалось, забыл о девушке и весь ушел в свои думы, – чего еще может желать человек в этом мире? Я был бы счастлив умереть