– Знаешь, за что ты на меня ощериваешься? –спросил Роман негромко. – Не за то, что я будто бы подавляю твоюволю, – да боже упаси, подавишь твою волю, как же… Сама кого хочешь подавишь…У меня создалось впечатление, что ты чертовски боишься быть обыкновенной. Взятьда и простецки взвыть от удовольствия. Суперменшей тебе надо быть двадцатьчетыре часа в сутки… Вот и щетинишься.

– Ладно, психолог, – сказала она,усмехнувшись. – Разлей коньяк. Что там Волхович, он-то как щетинится?

– Плевать мне, как он щетинится, – отмахнулсяРоман. – Ежели по большому счету, ваши с ним дела меня не касаются. Нузачем мне это надо? Конечно, если он вздумает тебе делать пакости, скажи. Найдуспособ утихомирить.

– Бог ты мой, какие мы влиятельные…

– Не в том дело. Кого-кого, а уж свою женщину язащитить обязан. Ты только не начинай опять, прекрасно понимаю, что ты в этомгороде самая крутая… Но должно же быть что-то чисто человеческое?

– Ну, я, вообще-то, не уверена, будто я – твояженщина, – сказала Даша. – А защищаться сама привыкла. – Из-зачего Волхович у тебя на крючке?

Даша молча смотрела на него и улыбалась.

– Вопрос снимается, как политически незрелый, –сказал Роман весело. – А я у тебя не на крючке?

– Гоняла бы я с тобой в таком случае коньяки…

Пистолет неприятно оттягивал карман халата. Даша сердитовынула его и сунула в секретер.

– Я-то думал, вроде бы под подушку полагается, ежеликлассически…

Она промолчала. Подумала, что сама себе противоречит: тосчитает его главной пружиной неведомого механизма, то пытается зациклиться напрезумпции невиновности. Неужели только оттого, что готова стонать в егообъятиях от неприкрытого звериного удовольствия? «Я не потеряла голову, –повторяла она, как заклинание, – я не потеряла голову, просто испытываюнечто, чего прежде не было, вот и весь сказ… Вот именно, не было. Я играю, да ион лицедействует, умом мы, скорее всего, понимаем все про другого, ноприсутствует еще что-то, и это загадочное нечто нельзя списать на изощреннуюигру: противоестественная тяга жертвы и охотника, ежесекундно меняющихсяролями, стремление выиграть… и тут же жажда наслаждения, не имеющая ничегообщего со сложнейшей шахматной партией… может, мы оба такие уроды, что дажелицедействовать стремимся насквозь естественно? Неразрывно сплести охоту иудовольствие друг от друга? Что ж, в мире, где столько уродов, никого это неудивит ни капельки…»

Она машинально положила ногу на ногу, перехватила его взгляди уселась, как школьница в классе.

– Интересно, ты краснеть умеешь? – спросил онтихо.

– Разучилась, – отрезала Даша. – Музыкупоставим?

– Подожди, я сам. – Он вынул из карманакассету. – Запись где-то уникальная – домашний концерт Риточки Монро,который в серию не пошел по причине несоответствия примитивным вкусам толпы…Вмажем?

Она налила себе доверху немаленькую рюмку, спасаясь оттягостных раздумий, ахнула, как воду. И тут же наполнила вновь, откинулась наспинку потертого кресла, слушая ленивый, богатый, хрипловато-сонный голос:

– Афиши старого спектакля

мы в речку выбросим, смеясь.

Вина не пролили ни капли,

но жизнь до капли пролилась.

Творим легенды невозбранно,

и непохожи оттого

герои вашего романа

на героиню моего…

Она прикрыла глаза – казалось, засасывает некая бездна. Онараздвоилась – на рыжую стерву, умевшую бить так, что хрустели кости, ибеспомощную, испуганную девочку. И поразилась лицу Романа, слушавшего песню снебывалой сосредоточенностью, – у него был вид человека, тщетнопытавшегося вспомнить растаявший сон.

– Но в парадоксы мы одеты,

но сроду нет на нас креста,

и не хотим держать в секрете,

что жизнь запутанно проста.

И только небо, только звезды под ногами,

и все вопросы чуть жестоко решены,

и ей одной, лишь ей одной, Прекрасной Даме

все наши мудрые грехи посвящены…

– Как ты думаешь, кто ее убил? – спросила она.

– Кого? – Роман и в самом деле очнулся, какразбуженный. – А… Жизнь. У жизни есть свойство убивать… Дашенька, до тогоя устал от этой жизни… Что самое скверное, другой не хочется… «Ибо иго моеблаго и бремя мое легко». Евангелие от Матфея. А вот интересно, могла бы тывойти в мою жизнь?

– Дорогой шлюхой? – усмехнулась она.

– Волком в стаю, Дашка.

– Настоящие волки из стаи в стаю не переходят. Так-товот.

Они сидели, касаясь друг друга коленями, и Даша поразиласьстранной смеси жестокости и беспомощности, на миг исказившей его лицо. Впервыеей встретился человек, которого невозможно было понять до конца…

Через миг она оказалась в его объятиях. Первое времяборолась – совсем не так, как следовало бы бороться обученной боевой собаке,чисто по-женски трепыхаясь. Что-то за всем за этим стояло, и объятия были непросто объятия, и в воздухе неощутимым электричеством витало что-то непонятное…потом сломалась, позволила опустить себя на диван, закинула руки за голову,подчиняясь его движениям, не шевельнулась, когда он длинным и прочным поясом отстарого халата привязывал ее запястья к обшарпанному поручню дивана. Увиделасовсем рядом его лицо, легонько попыталась освободиться. Запястья былипривязаны бережно, так что боли не было, но освободиться не удалось бы.

– Настоящий столичный стиль кавалера изметрополии… – усмехнулась она, чувствуя, как голос временами пресекается.

– А не боишься, что я тебя убью? – спросил онвдруг.

– Нет…

– Потому что отец меня видел?

– Да нет, я про вообще… – Она улыбнулась ипомотала головой, разметав волосы по плечам, она и в самом деле нисколечко небоялась, потому что обрела способность угадывать ходы наперед, по крайней мерев этой игре. – Не от твоей руки, милый, мне пасть суждено…

Роман вышел и тут же вернулся со своим узким шелковымшарфом. Наклонившись над ней, неторопливо завязал ей глаза, крепко поцеловал вгубы.

– Свет погаси, – попросила Даша шепотом.

– А вот уж нет. Погашу, когда покраснеешь.

– Дождешься…

Почувствовав губами касание стекла, она приоткрыла рот,проглотила коньяк, не поперхнувшись. Полы халатика разлетелись, она ощущалаприкосновения ладоней и губ, как никогда прежде остро, ожогами, постанывая изажмурившись под повязкой – волки любили друг друга. Это волчьи зубы осторожнопокусывали ее живот, опускаясь все ниже, волчьи лапы сжимали ее бедра подбеспощадным электрическим светом. Кажется, она жарко покраснела, сообразивнаконец, что с ней сейчас проделают, – но волчицы столь же бесстыдны, каки волки, и Даша, открыв настойчивой пасти самое сокровенное местечко, слепозакинула голову, ища губами напрягшуюся плоть. Волк и волчица содрогались отдикого наслаждения властью над самым интимным, победителей и побежденных небыло, звери правили брачный танец…