«Глаза были синими», — неожиданно вспоминала девушка,воссоздавая картину из начала весны, когда впервые увидела эту девицу во дворе.Тогда цвет ее темно-синих глаз показался необычным, впрочем, как и манераповедения.

Сегодня мотоциклистка в черном предстала совсем в иномсвете, несмотря на то что своему любимому цвету не изменила.

Но вот девица взмахнула на прощание рукой, завела мотоцикл иуехала. Паренек двинулся в ту же сторону, и Катя быстро его догнала.

Он обрадовался ей, восторженно оглядел с ног до головы,можно было подумать, на ней одеты не обычные потертые джинсы с футболкой, акрасивейшее бальное платье.

— Как ты? — воскликнул Глеб, неловким движением приглаживаяпальцами русые волосы.

— Прекрасно, — ответила она и кивнула в сторону, кудаукатила девица. — Все-таки помирились?

Он пожал плечами, при этом его щеки порозовели.

— Да так... просто болтали. Мы в одном институте учимся,живем по соседству... сталкиваемся иногда.

— Она выглядела, эм, милой.

— Да-а, — засмеялся парень, — иногда бывает такой.

Не сговариваясь, они двинулись по улице и вскоре вышли кпамятнику Кирову на высоком постаменте. Вокруг стояли скамейки, вдали виднелисьНарвские триумфальные ворота. На самом верху их красовались скульптуры шестивздыбленных коней, а за ними колесница, в которой во весь рост стояла Нике — крылатаябогиня Победы в тунике, с лавровым венком в правой руке и пальмовой ветвью — влевой.

— Давно тебя не видел, — проронил парень. — Тогда в метромне показалось...

— Ай, оставь, — отмахнулась Катя, переходя дорогу сразу засквером и устремляясь к главному входу в Парк имени девятого января. — Тогда уменя были некоторые проблемы.

Юноша старался не отставать и шел с ней в ногу. Онизадержались несколько секунд возле круглой клумбы с разноцветными пестрымианютиными глазками, затем прошли мимо высоких башен с квадратными колоннами изкрасного кирпича и свернули на боковую аллейку вдоль парковой изгороди — каменнойс узорчатой литой решеткой. Сухие дорожки от зеленого газона по всему паркуотделяли аккуратные низенькие железные ограждения. В свете фонарей, чьи черныестолбы сверху были красиво изогнуты, словно шеи лебедей, шелестеланежно-зеленая листва.

От пруда вдоль дорожки тянуло сыростью. Каплеобразные белыеплафоны с яркими лампочками внутри, запутавшись в ветвях деревьев, отбрасывалина воду кривые золотистые отблески. Редкие звезды, казалось, подмигивают вглубоком темно-синем небе. Луна налилась серебром и повисла над елочками,растущими возле изгороди.

Катя присела на единственную скамейку без спинки, с которойоткрывался вид на пруд и мостик через него.

От Глеба так аппетитно пахло, что у девушки свело желудок. Апарень, ничего не замечая, болтал про институт, сессию, своихтусовщиков-друзей, про родителей, которых никогда не бывает дома.

— А с девушками как? — сглатывая слюну, полюбопытствовалаКатя. В голове играло фортепиано — Иоган Пахельбель «Канон ре мажор» — немногогрустно, немного торжественно и еще как-то... — Она не успела сообразить, нанее уставились два глаза небесной чистоты. Глеб выглядел очень юно итрогательно. Курносый, со светлым пушком на подбородке, совсем не мужественный,точно игрушечный медвежонок.

— В некоторых парней девчонки почему-то не влюбляются, —печально сообщил медвежонок, откидывая со лба русую прядь.

Катя это знала. Скромные, застенчивые, мало мнящие о себеникогда не становились любимчиками женщин. Те предпочитали сильных, уверенных,самолюбивых, знающих себе цену, а иной раз безбожно ее завышающих. Комуинтересны люди, которые не интересны даже самим себе?

Ей было жаль юношу, но жалость вступила в противоречие спрезрением. Девушка понимала, что в сущности не его — этого случайновстреченного мальчишку отвергает все ее существо. Еще в первую встречу оннапоминал ей Вильяма и сейчас сходство их становилось для нее только очевиднее.

И все-таки что-то в нем ей нравилось. Может, спокойствие,надежность, верность?

Катя потянулась к нему, губы соединились с его горячими губами.Глеб неуверенно приобнял ее за плечи и придвинулся ближе.

В голове как будто щелкнуло во время поцелуя. Она не сразупоняла, что произошло, потом уловила: изменилась музыка, совсем затихла, какбудто боясь им помешать. Играл Шуман, она узнала его, композиция «Перваяутрата». А чувство, будто кто-то смотрит на нее, следит за ней, возрослостократ. Девушка резко отпрянула от юноши и обернулась. Лишь на какую-то долюсекунды она увидела шагах в пяти от скамейки — за елками до прозрачностиледяные глаза — только их. Но они погасли, как огни в вечернем сумраке.

«Мираж, иллюзия, его тут не было», — мысленно шептала она,но все-таки вскочила со скамейки и, выкрикнув: «Лайонел», очутилась возле елки,где ей померещились любимые глаза. Она вновь позвала его по имени и от запаха,заполнившего легкие, сердце дрогнуло. Лайонел вовсе не был иллюзией, оннаходился секундой ранее в пяти шагах от нее и видел, как она целует другого.

— Что случилось? — незаметно подошел Глеб и тронул ее заплечо.

— Ничего, — с трудом промолвила она и все-таки пояснила: —Мне показалось, я увидела знакомого.

Он понимающе и как-то обреченно закачал головой.

— У тебя есть парень.

Катя схватилась за эту версию как единственную удачную вданном случае.

— Да, есть. Прости. — Она с сожалением улыбнулась ему. — Тыславный, у тебя непременно все будет хорошо.

И не дожидаясь его слов, пошла прочь.

Если Лайонел и следил за ней, видеть ее, говорить с ней,быть с ней он по-прежнему не собирался.

Глеб за ней не побежал, чему она мысленно порадовалась подпечальные звуки «Утраты».

Лайонел в солнечных очках, черной шелковой рубашке и черныхджинсах шел по Петровскому, а ныне Иоанновскому деревянному мосту в сторонуворот, ведущих в Петропавловскую крепость.

Над мостом, с оградой светло-зеленого цвета ранней листвыпарили крикливые чайки, уже зажглись фонари, а насыщенно синяя вода в Невесверкала в заходящих лучах солнца.

Молодой человек остановился перед триумфальными Петровскимиворотами, украшенными деревянным барельефом «Низвержение Симона-волхваапостолом Петром». Злой волшебник Симон отождествлял главного соперника Петра —шведского короля Карла XII. Чуть ниже располагался лепной двуглавый орел. Внишах стен по обе стороны от арки находились аллегорические статуи: справа «Храбрость»,слева «Благоразумие».

Лайонел долго вглядывался в глаза статуи, олицетворяющей«Благоразумие», но, видимо, та не показалась убедительной, поскольку онрешительно зашагал через ворота. И ощущал себя ничуть не лучше, чем мог себячувствовать сам царь, ездивший через них пытать своего старшего сына.