Бадахос пал. Воодушевленные телеграфным приветом от былыхпортугальских сподвижников, осаждающие показали чудеса храбрости в рукопашномбою, причем следует особо подчеркнуть и отметить в приказе доблестьпортугальских легионеров нового поколения, явно стремившихся не посрамитьславных своих предшественников, и следует также принять в расчет то,несомненно, благотворное воздействие, которое оказала на их боевой дух близостьк священным рубежам отчизны. Бадахос взят. Когда непрестанные артиллерийскиеобстрелы обратили город в руины, когда поломались сабли, затупились серпы, вщепки разбились дубины, Бадахос сдали. Генерал Мола объявил: Пришло времярассчитаться, и ворота, ведущие на арену для боя быков, отворились, впускаяпленных ополченцев, а потом закрылись, и началась фиеста, оле, оле, оле,закричали пулеметы, и сроду не слыхивала арена Бадахо-са такого громкого крика,и одетые в нанку человекобыки падают кучами, смешивая свою кровь, словнопереливая ее из вены в вену, а когда никого не останется на ногах, выйдутматадоры добивать раненых выстрелом из пистолета, ну, а тех, кого минует такоемилосердие, живыми свалят в могилу. Рикардо Рейс не знал о подобных событиях,вещее, знал лишь то, о чем рассказывали ему его португальские газеты, а одна изних, сверх того, поместила фотографию, запечатлевшую арену, а на ней — там исям несколько мертвых тел и телега, смотревшаяся не вполне уместно, ибонепонятно было, возят ли на ней быков или минотавров. Все прочие подробности онузнал от Лидии, которая узнала подробности от брата, который узнал подробностинеизвестно от кого — может, получил весточку из будущего — там и тогда всетайное наконец станет явным. Лидия не плачет, говоря: Там перебили две тысячичеловек, глаза ее сухи, но дрожат губы и пламенеют яблоки щек. Рикардо Рейс,намереваясь утешить ее, хотел было взять ее за руку, как когда-то, помните? —но она уклонилась, но не почему-нибудь, а потому что сегодня не смогла бывынести такое. Потом, когда на кухне она мыла скопившуюся посуду, слезы вдругхлынули ручьем, и она впервые спросила себя, что она делает в этом доме, зачемона здесь и кто она — прислуга, поденщица или у нее здесь любовь, да нет, самослово «любовь» означает равенство, одинаково звучит оно по отношению к мужчинеи к женщине, а они ведь с сеньором доктором — не равны, и теперь уж она сама незнает, оплакивает ли она погибших в Бадахосе или собственную гибель,выразившуюся в том, что она чувствует себя ничем. А Рикардо Рейс, сидя у себя вкабинете, даже не подозревает о том, что происходит снаружи. Чтобы не думать одвух тысячах трупов, а это и в самом деле много, если Лидия сказала правду, онснова открывает «Бога лабиринта», собираясь читать с отмеченного места, нопочувствовав, что слова не связываются воедино и не обретают смысла, понимает —он забыл, о чем шла речь, и начинает заново: Обнаруженный первым игроком труплежал, раскинув руки и занимая две клетки королевских пешек и две соседних, ужена поле противника, и, дойдя до этого места, вновь отвлекается, видя передсобой шахматную доску, пустынную равнину и распростертого на ней юношу —сколько ему минуло? видно, двадцать зим[71] — и вписанный в огромный квадратшахматной клетки круг арены, заполненной трупами, которые словно распяты наземле, и Святое Сердце Иисусово движется от одного к другому, удостоверяясь,что раненых уже нет. Когда же Лидия, завершив свои труды, вошла в кабинет, наколенях Рикардо Рейса лежала закрытая книга. Казалось, он спит. Вот так,выставленный на обозрение, он кажется почти стариком. Она посмотрела на него какна чужого, и бесшумно вышла. Она подумает: Больше не приду сюда, но сама в этомне уверена.

Из Тетуана, куда уже прибыл генерал Милан д'Астрай, пришлоновое воззвание: Война без пощады, война без правил, война на уничтожениеобъявляется бациллам марксизма, но не забыт, впрочем, и гуманитарный аспект,как явствует из слов генерала Франко, заявившего, что он пока не взял Мадрид,ибо не хочет проливать кровь ни в чем не повинного населения, добрый человек,что тут скажешь, это вам не Ирод какой-нибудь, уж он-то никогда не прикажетизбивать младенцев, а дождется, когда они вырастут, не желая брать греха надушу и обременять ангелов небесных. Немыслимо было бы, если эти добрые ветры изИспании не произвели бы должного действия в нашей Португалии. Ходы сделаны, картына стол, идет честная игра, пришло время узнать, кто с нами, а кто — противнас, заставить врага проявиться или, по причине его отсутствия или особойскрытности — самому на себя донести, чтобы мы выяснили, не трусость ли, неумение ли маскироваться, не чрезмерное ли тщеславие или страх потерять своикрохи, привели его под сень наших знамен. Иными словами, национальные профсоюзыорганизуют большой митинг против коммунизма, и едва лишь сделалась известна этановость, как содрогнулся весь наш социальный организм, стали печататьсявоззвания, подписанные патриотическими обществами, дамы, поодиночке илиобъединясь в комитеты, — приобретать билеты, а в видах укрепления духакое-какие профсоюзы, например, булочников, продавцов, служащих отелей, провелисвои съезды, и фотографии запечатлели, как их участники вскидывают руку всалюте, репетируя свою роль в ожидании великой премьеры. На съездах этихзачитывают и встречают овацией темпераментно составленные манифесты, содержащиеизложение позиции и исполненные оптимизма по отношению к будущему нации, о чемможно судить вот по этим наугад выбранным фрагментам: Национальные профсоюзыгневно отвергают коммунистическую ересь, трудящиеся, объединенные идеяминационально-корпоративного государства, идеалы латино-христианской цивилизации,национальные профсоюзы обращаются к Салазару, отчаянный недуг врачуют лишьотчаянные средства, национальные профсоюзы признают незыблемым и вечнымфундаментом всего социального, политического и экономического устройстваобщества частную инициативу и частную собственность, ограниченные рамкамисоциальной справедливости. А поскольку борьба у нас общая и враг у нас один,испанские фалангисты отправились на радио и отправили всей стране послание, гдеславили Португалию за полноценное участие в искупительном крестовом походе,хотя в этом утверждении содержится историческая неточность, ибо опять же дажемалым детям известно, что мы, португальцы, уже несколько лет как двинулись вэтот поход, но уж таковы они, испанцы, руки у них загребущие, за ними нуженглаз да глаз.

Рикардо Рейс за всю свою жизнь ни разу не был наполитическом митинге. Причину такого в душе взлелеянного невежества искатьследует в особенностях темперамента и полученного им воспитания, в своеобразиивкусов, тяготеющих к античным образцам, а равно и в известной стыдливости, итот, кто в должной мере знаком с его творчеством, без труда сыщет путь кобъяснению. Однако общенациональный гомон, гражданская война, идущаяпоблизости, сумятица, царящая в той части города, где манифестантам указаноместо сбора — арена для боя быков на Кампо-Пекено — высекли из его души искоркулюбопытства: интересно же, как тысячи людей стекутся слушать речи, какие фразыи слова встретят они рукоплесканиями, когда и почему, сколь убеждены будутговорящие и внимающие, каковы будут выражения их лиц и жесты, и заметим, чтозаслуживающие внимания перемены произошли в душе Рикардо Рейса, от природы такмало склонного к исследованиям. Он отправился на митинг пораньше, чтобы занятьместо, и на такси, чтобы прибыть поскорее. В конце августа по вечерам ещетепло. Трамваи, пущенные по специальным маршрутам, до отказа набиты людьми, онигроздьями свисают с подножек и с братской сердечностью переговариваются спешеходами, а те, в ком пламень патриотизма горит сильнее, провозглашаютздравицы Новому Государству. Развеваются флаги профсоюзов, но по причинебезветрия — плохо, и потому знаменосцы встряхивают их, чтобы видны стали цветаи эмблемы, вся корпоративная геральдика, еще кое-где запятнаннаяреспубликанскими традициями цехов и гильдий. Рикардо Рейса, вступившего наарену, напором людской волны отнесло и прибило к синдикату банковских служащих,носивших все как один голубую нарукавную повязку со знаком креста Христова ибуквами SNB[72], и несомненно, что столь непреложное достоинство патриотизмаискупает любые противоречия и сглаживает любую неловкость, вроде этой вот — втом заключающейся, что банковские клерки выбрали себе в качестве знака различиякрест, на котором распяли того, кто в оны дни изгнал из храма торгующих и менял— цветочки, ныне сменившиеся такими вот ягодками. Для них важно лишь, чтоХристос не уподобился волку из басни — тому самому, кто был так легок на поминеи кто, сознавая возможность ошибиться, все же драл нежных ягнят, щадя ивзрослых, а потому жилистых баранов, в которых они со временем могли быпревратиться, и овец, производящих их на свет. Раньше все было намного проще,любой человек запросто мог стать богом, а теперь мы уже безнадежно упустиливремя, когда еще можно было спросить себя, из самого ли источника вытекливзбаламученные воды или кто-то замутил их впоследствии.