Замышляются и иные налеты. Покуда Португалия молится ираспевает — ведь настала пора празднеств и праздников, когда в изобилии иизбытке песнопений и гимнов, фейерверков и вина, музыки симфонической инародной, белокрылых ангелов, влекомых на носилках под палящим зноем, которымнебеса ответили наконец на затянувшуюся зиму, хоть и не отказали себе в удовольствиив соответствии с сезоном послать нам изрядное количество ливней и гроз — покудаТомас Алькайде поет в театре Сан-Луис в «Риголетто», «Манон Леско» и «Тоске»,покуда Лига Наций решает наконец применить против Италии санкции, покудаангличане заявляют протест по поводу пролета германского дирижабля «Гинденбург»над своими стратегическими объектами, все толкуют только о том, что вольныйгород Данциг в самое ближайшее время будет включен в состав германской империи.Ну и Бог с ними со всеми. Только самый приметливый глаз и поднаторевший вкартографических штудиях палец смогут отыскать черную точку и надпись наварварском наречии, так что грядущее присоединение — еще не конец света. Ибонехорошо будет для спокойствия нашей отчизны, если мы примемся встревать вдела, нас не касающиеся — соседи наши вооружаются, разоружаются, пусть их! Анам и горя мало, нам, помимо горя, подавай еще и веселье без посторонних, ведьи они нас на свои праздники не звали. В это же самое время прошел слух, будтогенерал Санхурхо намеревается тайно вернуться в родную Испанию и возглавить таммонархическое движение, однако сам генерал поспешил заявить в печати, что несобирается пока покидать пределы Португалии. Он со всем семейством живет у насв Монте-Эсториле, на вилле «Санта Леокадия» с видом на море и с миром в душе. Аесли бы нас спросили, как следует поступить в таком случае, то: Ступай, спасайотчизну, сказали бы одни, а другие сказали бы: Да брось ты, оставайся, на койтебе все это сдалось, впрочем, от всех нас требуется только исполнятьположенным образом долг гостеприимства, как мы с удовольствием и поступаем вотношении герцогов Альба и Мединаселия, в добрый час обретших приют в отеле«Браганса», откуда они, по их же словам, съезжать пока не намерены. Если,конечно, все это тоже — не подготовка к налету или вторжению — и сценарий ужеготов, и оператор уже у камеры, не хватает только команды режиссера: Мотор!

А Рикардо Рейс читает газеты. Новости, приходящие к нему совсего света, его не тревожат — может потому, что таков уж у него темперамент,может потому, что верует в здравый смысл, упрямо твердящий, что чем большенесчастий боишься, тем реже они случаются. Если это в самом деле так, человек —и это в собственных его интересах — обречен на вечный пессимизм, ведущий его ксчастью, и, если проявит достаточно упорства, обретет бессмертие благодаряпростому страху смерти. Рикардо Рейс — не Джон Д. Рокфеллер, он не нуждается вособом подборе отрадных новостей, и газета, которую он читает, — такая же, каквсе прочие, ибо возникающие угрозы — всеобъемлющи и всеохватны, словно солнце,однако всегда можно укрыться в тени, формулируемой так: Того, о— чем я не желаюзнать, не существует, единственное, что меня по-настоящему заботит — это какотыграть ферзя, а если я эту заботу называю единственной и настоящей, то непотому, что так оно и есть, а потому, что других нет. Читает Рикардо Рейсгазеты и вот считает должным все же немного озаботиться. Европа бурлит иклокочет, того и гляди, перехлестнет через край, и нет на всем материке места,где поэт мог бы приклонить голову. Старики на лавочке взволновались до такойстепени, что решились на неслыханные жертвы и, скинувшись, стали покупатьгазету каждое утро, чтобы не дожидаться, когда ближе к вечеру выйдет сеньордоктор. И когда он появился в скверике, намереваясь свершить обычный ипривычный ритуал милосердия, они смогли ответить с надменностью бедняков,получивших возможность оказаться неблагодарными: Спасибо, не нужно — и громкозашелестеть полотнищами страниц, лишний раз доказуя своей кичливостью, чточеловек по природе — переменчив и неверен.

И Рикардо Рейс, который после того, как завершился отпускЛидии, вернулся к давнему своему обыкновению спать чуть ли не до обеда,вероятно, последним из жителей Лиссабона узнал о случившемся в Испании военномперевороте. Еще осоловелый от сна, спустился он на лестницу за газетой, поднялее с коврика, сунул под мышку, зевая, вернулся в квартиру, вот и еще один деньначал томительное свое существование, которое притворяется безмятежнымспокойствием, и когда заголовок: Восстание в частях испанской армии, хлестнулРикардо Рейса по глазам, он ощутил головокружение, а заодно и какое-то сосущеечувство внутри, словно внезапно оказался в свободном падении, не будучи твердоуверен в близости земли. Случилось то, чего следовало ожидать. Испанская армия,свято оберегающая честь нации и чтящая традицию, заговорит на языке силы,изгонит торгующих из храма, восстановит павший во прах алтарь отечества, вернетИспании то бессмертное величие, которого она по вине недостойных сынов своихлишилась. Рикардо Рейс прочел эту краткую заметку, а на второй страницеобнаружил запоздавшую телеграмму: Мадрид опасается подъема революционногофашистского движения, и предпоследнее слово слегка смутило его — да,разумеется, эта новость пришла из испанской столицы, где находится левоеправительство, так что понятно, почему используется такая лексика, хотяпонятней было бы, скажи они, например, что поднялись монархисты противреспубликанцев, и в этом случае Рикардо Рейс знал бы, где свои, ибо он сам —монархист, как мы помним или должны вспомнить, если забыли. Но если генералСанхурхо, который, согласно гуляющим по Лиссабону слухам, планировал стать воглаве испанских монархистов, дал официальное опровержение, о чем нам тожеизвестно: Не собираюсь, мол, пока покидать пределы Португалии, то вопрос, сталобыть, проще, чем кажется, и Рикардо Рейсу нет нужды принимать участие в этойбитве, буде грянет она, ибо это — не его битва, а рознь разгорелась междуреспубликанцами такими и этакими. На сегодня газетка выложила все, что знала.Завтра, быть может, сообщит, что движение захлебнулось, мятеж подавлен, и вовсей Испании — мир и благодать. Рикардо Рейс не знает, с облегчением или соскорбью встретит он эту весть. Отправляясь обедать, он внимательно вглядываетсяв лица, вслушивается в разговоры, ощущая даже в воздухе какую-то нервозность,однако это всего лишь — нервозность, остерегающаяся себя самой, не больше и неменьше, проистекающая то ли от скудости сведений, то ли от природнойсдержанности в проявлениях чувств, которые касаются столь близкого предмета, даи вообще, как говорится, молчание — золото. Однако по дороге от дома доресторана он перехватил два-три торжествующих взгляда, заметил два-три лица свыражением меланхолической растерянности, и потому оказался способен понять,что дело тут не в отличии одних республиканцев от других.

Происходящее несколько разъяснилось, и довольно скоро. Мятежначался в Испанском Марокко, а во главе его, судя по всему, стоит генералФранко. У нас, в Лиссабоне, генерал Санхурхо заявил о поддержке своих товарищейпо оружию, но еще раз подтвердил, что сам лично не желает предпринимать никакихдействий, хотите — верьте, хотите — нет, последние четыре слова, разумеется,произнесены не генералом, в любой ситуации найдется некто, высказывающий своемнение, если даже его об этом не просят. А что положение в Испании серьезно,так это ребенку понятно. Достаточно сказать, что менее чем за сорок восемьчасов пало правительство Касареса Кироги, а Мартинесу Барро поручено былосформировать новый кабинет, но слетел и Мартинес Барро, и теперь тамправительство Хираля, а вот долго ли оно протянет — вопрос. Военные заявляют отом, что идут по стране триумфальным шествием и что если и дальше все такпойдет, часы красных в Испании сочтены. Тот же самый вышеупомянутый ребенок,едва выучившийся читать, подтвердит это, бросив беглый взгляд на размер кегля иразнообразие шрифтов, на сие выраженное средствами полиграфии одушевление,которое через несколько дней захлестнет и набранные петитом статейки навнутренних страницах.