Я почувствовал, как поднимаются и опускаются весла, услышалплеск воды, и огромный деревянный галеон дрогнул и двинулся в открытое море. Оннабирал скорость, словно ночная тьма не затрудняла его ход, а гребцынаваливались на весла с силой, недоступной смертным мужчинам, направляя корабльна юг.

– Богохульник, – зашептали мне в ухо.

Мальчики всхлипывали и молились.

– Прекратите свои нечестивые молитвы, – сказал холодныйсверхъестественный голос, – вы, слуги язычника Мариуса. Вы умрете за грехисвоего господина, все умрете.

Я услышал зловещий смех, хриплым громом заглушивший тихиезвуки их страданий и боли. Я услышал долгий сухой и жестокий смех.

Я закрыл глаза, я ушел в себя – глубоко-глубоко. Я лежал вгрязи Печерской лавры, призрак самого себя, погрузившись в самые безопасные исамые жуткие воспоминания.

– Господи, – прошептал я, не шевеля губами, –спаси их, и, клянусь тебе, я навсегда захороню себя заживо среди монахов, яоткажусь от всех удовольствий, я ничего не буду делать, только час за часомвосхвалять твое священное имя. Господи Боже, избави меня... Господи... –Но по мере того как меня охватывало паническое безумие, по мере того как ятерял ощущение времени и пространства, я начал звать Мариуса: – Мариус, радиБога, Мариус!

Кто-то меня ударил. Ударил по голове ногой в кожаном сапоге.Следующий удар пришелся по ребрам, еще один раздробил руку. Меня окружили ноги,они свирепо пинали и колотили меня. Я расслабился. Я воспринимал удары каккраски и горько думал про себя: «Что за прекрасные цвета... да, цвета...» Потомпослышались громкие вопли моих братьев. Им тоже приходится страдать. И какогоубежища искать их душам – душам хрупких молодых учеников, каждого из которыхлюбили, учили, воспитывали для выхода в огромный мир... А вместо этого ониоказались во власти демонов, чьи намерения оставались мне неизвестны, чьи целилежали за пределами того, о чем я мог помыслить.

– Зачем вам все это нужно? – прошептал я.

– Чтобы наказать вас! – раздался тихий шепот. –Чтобы наказать вас за тщеславные и богохульные деяния, за вашу светскую,безбожную жизнь. Что такое ад в сравнении с этим, дитя?

Вот как? Эти самые слова тысячи раз повторяли палачи, ведяеретиков на костер.

– Разве адское пламя сравнится с этим кратким страданием?

Какая удобная, самонадеянная ложь.

– Думаешь? – ответил шепот. – Обуздай свои мысли,дитя, ибо существуют те, кто может опустошить твой разум и не оставить в нем ниединой мысли. Возможно, ты и не увидишь ада, дитя, но тебе уготованы вечныестрадания. Кончились твои ночи роскоши и похоти. Тебя ожидает истина.

Я вновь затаился в самом сокровенном убежище своей души. Уменя не осталось тела. Я лежал в монастыре, в земле, и не ощущал собственнойплоти. Я настроил мысли на звучание окружавших меня голосов, нежных и жалобных.Я определял мальчиков по именам и постепенно сосчитал их. Больше половины нашейкомпании, нашей великолепной компании херувимов, попали в эту чудовищнуютюрьму.

Рикардо слышно не было. Но потом, когда наши стражиненадолго прекратили побои, я услышал Рикардо.

Он затянул речитативом псалом по-латыни, хриплым, отчаяннымшепотом.

– Восславим Господа...

Остальные быстро подхватили:

– Восславим имя Его...

Так и продолжались молитвы, голоса постепенно стихали, и вконце концов остался лишь голос Рикардо. Я не отвечал.

Но и теперь, когда его подопечные погрузились в милосердныйсон, он продолжал молиться, чтобы обрести успокоение, – или же просто вославу Бога. Он перешел от псалма к «Pater Noster», а дальше – к утешительнымвековечным словам «Ave Maria», которые он повторял вновь и вновь в полномодиночестве, лежа в темнице на дне корабля.

Я не заговаривал с ним. Я даже не дал ему знать, чтонахожусь рядом. Я не мог спасти его. Я не мог его утешить. Я даже не могобъяснить, что за ужасная судьба обрушилась на нас. И прежде всего, я не моготкрыть ему, что я видел: что наш Мастер погиб, что нашего господина поглотилогненный взрыв.

Я погрузился в состояние, близкое к отчаянию. Я позволилсебе мысленно восстановить в памяти видение горящего Мариуса, Мариуса, превратившегосяв живой факел, кружащегося и извивающегося в огне, его пальцев, тянущихся кнебу, как пауки, в оранжевом пламени. Мариус умер... Мариус сгорел... Их былослишком много даже для Мариуса. Я знал, что сказал бы его призрак, приди он комне со словами утешения: «Их было слишком много, Амадео, слишком много. Я несмог их остановить, но я пытался».

Я погрузился в мучительные сны. Корабль продвигался сквозьночь, унося меня далеко от Венеции, от руин всего, во что я верил, всего, чтобыло мне дорого.

Я проснулся от звуков песнопений и запаха земли, но это былане русская земля.

Мы уже не плыли по морю. Мы были на суше. Опутанный сетью, яслушал, как глухие сверхъестественные голоса поют со злодейским энтузиазмомжуткий гимн «Dies Irae» – «День Страшного Суда».

Низкий барабанный бой задавал энергичный ритм, как будто этобыл не столько ужасный плач в день Страшного Суда, сколько аккомпанемент длятанцев. Не смолкали латинские слова о дне, когда весь мир обернется пеплом,когда трубы Иерихона возвестят об открытии могил. Содрогнутся как природа, таки сама смерть. Все души соберутся в одном месте, ни одна их них не сможетбольше скрывать что-либо от Бога. Из его книги вслух будет зачитан каждый грех.На каждого падет кара. Кто же защитит нас, если не сам Судия, нашвеличественный Господь? Наша единственная надежда – милосердие Господа,Господа, страдавшего за нас на кресте. Он не допустит, чтобы его жертва пропаланапрасно.

Да, прекрасные древние слова, но они слетали с нечестивыхуст, с уст того, кто даже не понимал их смысла, кто радостно бил в барабан,словно готовясь к пиршеству.

Прошла уже целая ночь. Мы находились в заточении, а теперьнас освобождали под звуки жуткого голоса, аккомпанирующего себе на барабане.

Я услышал перешептывания мальчиков постарше, старавшихсяуспокоить маленьких, и ровный голос Рикардо, уверяющий их всех, что скоро они,несомненно, узнают, что нужно этим существам, и, может быть, их отпустят насвободу.

Один я слышал повсюду шелестящий, дьявольский смех. Только язнал, сколько скрывается вокруг нас сверхъестественных монстров, пока насвыносили к свету чудовищного костра.