– Рикардо передо мной в слишком большом долгу, чтобыусомниться хоть в одном моем действии, – ответил Мариус, впрочем безвысокомерия и без гордости.

– Тогда он намного лучше воспитан, чем я, правда? Потому чтоя точно так же перед тобой в долгу, но ставлю под сомнение каждое твое слово.

– Да, ты сообразительный, острый на язык чертенок, этоправда, – согласился Мариус со слабой улыбкой. – Рикардо проиграл вкарты его пьяный отец и отдал мальчика на милость звероподобного купца, которыйзаставлял его работать день и ночь. Рикардо ненавидел своего отца, ты –никогда. Рикардо было восемь лет, когда я выкупил его за золотое ожерелье. Онвидел самых плохих людей – тех, в ком дети не вызывают естественной жалости. Тывидел, что делают люди с детской плотью ради удовольствий. Это еще не самоехудшее. Рикардо не представлял себе, что хрупкое маленькое существо можетвызвать в людях сострадание, и ни во что не верил, пока я не позволил емупочувствовать себя в безопасности, не насытил его знаниями и не объяснил ему всамых недвусмысленных выражениях, что он стал моим сыном и наследником.

Но если ответить на твой вопрос по существу... Рикардосчитает, что я маг и что я решил поделиться своими чарами с тобой. Он знает,что ты стоял на пороге смерти, когда я даровал тебе свои секреты, и что я недразню его и всех остальных этой честью, но скорее рассматриваю ее каквынужденную и необходимую меру. Он не стремится к нашим знаниям. И будетзащищать нас ценой собственной жизни.

Я с этим согласился. В отличие от большого желаниядовериться Бьянке я не чувствовал ничего подобного по отношению к Рикардо.

– Я испытываю потребность оберегать его, – сказал яМастеру. – Очень надеюсь, что ему никогда не придется защищать меня.

– Так же как и я, – ответил Мариус. – Это касаетсявсех мальчиков. Бог оказал твоему англичанину великую услугу, лишив его жизнидо моего возвращения домой, когда я обнаружил, что он убил моих малышей.Достаточно уже, что он тебя искалечил. Но еще более отвратительно, что на моемпороге он принес двоих детей в жертву своей гордыне и горечи. Ты занимался сним любовью, ты мог защититься. Но на его пути оказались невинные.

Я кивнул.

– Что стало с его останками? – спросил я.

– Все очень просто, – пожал он плечами. – Зачемтебе знать? Я тоже бываю суеверным. Я рассеял их по ветру. Если правду говорятстарые легенды, то его дух будет изнывать в надежде восстановить тело и будетвечно гоняться за ветром.

– Мастер, а что станет с нашими душами, если уничтожить нашитела?

– Одному Богу известно, Амадео. Я отчаялся выяснить. Япрожил слишком долго, чтобы думать о самоуничтожении. Возможно, меня постигнетта же участь, что и весь физический мир. Вполне вероятно, что мы возникли изниоткуда и уйдем в никуда. Но давай лучше тешить себя иллюзиями о бессмертии,как смертные тешат себя своими иллюзиями.

Уже хорошо.

Мастер дважды отлучался из палаццо, чтобы совершить своитаинственные путешествия, причину которых он, как и прежде, отказывался мнеобъяснять.

Я ненавидел эти отлучки, но понимал, что мне предоставляетсяслучай проверить свои новые силы. Я должен был мягко и ненавязчиво управлятьдомом, мне приходилось самостоятельно охотиться, а потом, по возвращенииМариуса, давать ему отчет в том, чем я занимался в свободное время.

После второго путешествия он вернулся домой утомленный инепривычно грустный. Он сказал, как уже говорил однажды, что Те, Кого СледуетОберегать, пребывают в мире.

– Я ненавижу этих тварей! – сказал я.

– Нет, никогда не смей говорить так в моем присутствии,Амадео! – взорвался он.

Мастер так разозлился, что на мгновение потерялсамообладание, – таким я еще никогда его не видел. Не уверен, что за времянашей совместной жизни я вообще видел, чтобы он по-настоящему сердился.

Он подошел ко мне, и я отпрянул, не на шутку испугавшись. Мариусударил меня наотмашь по лицу, однако, к счастью, он уже пришел в себя, и ударполучился обычным, до сотрясения мозга.

Я принял его и бросил на Мастера злобный, обжигающий взгляд.

– Ты ведешь себя как ребенок, – сказал я, – какребенок, изображающий господина, а мне приходится обуздывать свои чувства имириться с этим.

Конечно, для этой речи мне понадобилась вся моясдержанность, особенно с таким головокружением, и на моем лице отразилось такоеупрямое презрение, что он внезапно расхохотался. Я тоже засмеялся.

– Нет, правда, Мариус, – сказал я, чувствуя себябезмерно дерзким, – кто они, эти существа, о которых ты говоришь? –Здравый смысл заставил меня вести себя вежливо и почтительно. В конце концов,мне действительно было интересно. – Ты возвращаешься домой несчастным. Тыже не станешь это отрицать. Так кто они такие и чего ради их оберегать?

– Амадео, хватит вопросов. Иногда, перед самым рассветом,когда мои страхи обостряются больше всего, я воображаю, что у нас есть врагисреди тех, кто пьет кровь, и что они уже близко.

– Другие? Такие же сильные, как ты?

– Нет, те, кто появился в последние годы, не могутсравняться со мной по силе, поэтому-то их здесь и нет.

Я затаил дыхание. Он уже раньше намекал, что никого недопускает на нашу территорию, но в подробности не вдавался, а теперь он былрасстроен, смягчился и хотел поговорить.

– Но я воображаю, – продолжал Мариус, – чтосуществуют и другие, что они придут нарушить наш покой. У них нет вескойпричины. Так всегда бывает. Им захочется поохотиться в Венеции, или же онипопытаются уничтожить нас просто развлечения ради. Я представляю себе... Корочеговоря, дитя мое, – а ты мое дитя, умник! – я рассказываю тебе одревних тайнах не больше, чем тебе следует знать. Таким образом, никто несможет выкопать из твоего еще пока несовершенного разума его глубочайшие тайны– ни с твоего согласия, ни без твоего ведома, ни против твоей воли.

– Если у нас есть история, которую стоит узнать, ты долженмне рассказать. Что за древние тайны? Ты засыпаешь меня книгами по историичеловечества. Ты заставил меня изучать греческий и даже эту несчастнуюегипетскую письменность, которую никто на свете не знает. Ты без конца менядопрашиваешь о судьбе Древнего Рима или Афин, о битвах каждого крестовогопохода, отправлявшегося с наших берегов в Святую землю. А как же мы?

– Мы всегда были здесь, – ответил он, – я жеговорил. Древние, как само человечество. Мы всегда были здесь, нас всегда быломало, мы всегда воюем, нам всегда лучше всего быть одним, нам нужна любовь влучшем случае одного-двух существ. Вот наша история, коротко и ясно. Я жду, чтоты напишешь ее мне на каждом из пяти известных тебе языков.