У самой дверцы, распахнутой, облупившейся, он все-такиоглянулся. Похоже, задушевная беседа меж тигрерос и младшим Гараем тольконачиналась, вон и четвертый ягуар подключился, судя по жестам, страстинакалены...

Он пропустил в автобус девушек и Франсуа, поднялся следом. Беглоговзгляда хватило, чтобы определить: аристократов тут нема. Крепко пахло сигарнымдымом, томатным соусом, здоровым потом, фруктами, носками, перегаром. Улобового стекла перед рулем прикреплена иконка с самой настоящей лампадкой,горящей, а с потолка свисают загадочные предметы – детские башмачки, параподков, мешочки, из которых торчат женские волосы, яркие полоски ткани,связочка утиных лап...

– В хвост, на свободные места! – подтолкнул сзадиКацуба. – Если что, лупани по ним длинными, я перехвачу руль – ничегобольше не остается...

Выстрелы!

Мазур едва не выхватил из сумки автомат. Оглянувшись, нестал спешить – оказывается, это сержант палил, он стоял, небрежно держа «кольт»дулом вверх, а «блейзер» осел на обе простреленные передние покрышки. Базарчик,похоже, ничуть не взволнован этой сценой – хорошенькие же методы убеждениястроптивых – зато усатый и его спутники из кожи вон вылезти готовы, но в дракуне лезут, не такие уж дураки...

Шофер звонко захлопнул дребезжащую дверцу, сел за руль, сневероятным лязгом врубил передачу, и автобус тронулся, звеня всемисочленениями, однако, выбравшись на автостраду, припустил довольно резво. Лараоткинулась на продранную спинку, закрыла глаза, бледная как смерть. «Ну иладно, – цинично подумал Мазур, – не помрешь, в конце-то концов...»

– Что это там за украшения? – поинтересовался он.

– Амулеты, – сказал Кацуба. – Обожает их здешнийнарод, спасу нет. Амулеты в комплекте с Мадонной, конечно, диковато выглядят,ну да таковы уж тут нравы. В Аргентине однажды статуэтку Девы Марии особымправительственным указом занесли в список генералов армии – с генеральскимокладом, с внесением в поименный список офицеров действительной службы...Серьезно. И было это не сто лет назад, а сорок... – Оглянулся. – Как,тишина?

– Тишина, – сказал Мазур. – Куда ж они денутся,если им обе покрышки продырявили. Знать бы только, что нет у них в машинетелефончика, что не звякнут своим... Ты на дорогу-то поглядывай.

– А то я не догадался, – проворчал Кацуба.

Автобус бодро пер посередине шоссе – присмотревшись к манереводителя управлять своей развалиной, Мазур проникся глубоким убеждением, чтобез икон и амулетов здесь и в самом деле не обойтись, жизненно необходимыевещи... Легковушки – вне зависимости от марки и стоимости – водила отчаяннымигудками сгонял в крайний правый ряд, попадавшиеся навстречу траки и такие жеавтобусы более-менее уважал, но все равно считал своим долгом разъехаться сними в миллиметре – впрочем, они действовали примерно по такой же методике,делая путешествие исполненным незабываемых мгновений.

Народ, однако, не обращал внимания на лихость драйвера,воспринимая ее как должное. Болтали, курили, небрежно стряхивая пепел в окнатак, что его частенько швыряло в физиономию сидящим сзади, толстенная чолита,что-то успокаивающе пробурчав, поставила Кацубе на колени завязанную сверхукорзину с торчащей оттуда гусиной шеей, жестами пояснив, что у нее колени и такзавалены поклажей, а у него свободны, не барин, может и подмогнуть. Гусь вертелбашкой, но никого пока что щипать не порывался. На передних сиденьях беззаботночистили апельсины, отправляя кожуру за окно, в середине разливали из огромнойоплетенной бутыли темно-багровое вино, безбожно обливая при этом коленидержавших стаканы, что тех не особенно и заботило. Стаканы путешествовали изрук в руки все ближе к задним сиденьям, наконец достигли и Мазура.Перекинувшись парой слов с хозяином бутыли, Кацуба пояснил:

– Со свадьбы едут, теперь, как водится, неделю не просохнут,совершенно по-русски...

– Употребите? – Мазур протянул полнехонький стаканЛаре.

Она брезгливо поморщилась:

– Инфекция на инфекции, надо полагать... – вслед за темзабрала у него стакан и осушила досуха.

Сколько они ни оглядывались, «блейзер» или иная внушавшая быподозрение машина так и не возникла сзади. Откуда-то снизу, из-под сидений,появилась вторая бутыль, атмосфера становилась все более непринужденной,стаканы по третьему кругу обошли весь автобус. В третий раз Мазур с Кацубойрешили отвертеться, но Лара отобрала у них полнехонькие стаканы и хлобыстнуладо донышка – вслед за тем поступила так же и с Франсуа. Мазур ей не мешал,решив: лучше иметь дело с вдрызг пьяной девчонкой, которую при необходимостиможно взять под мышку или взвалить на плечо, чем терпеть нескончаемое трезвоехныканье...

– А не достаточно ли ей? – с любопытством спросилаОльга, слегка раскрасневшаяся после полутора стаканов. – Молодое вино, дабудет вам известно, коварное...

– Я знаю, – кивнул Мазур. – Ничего, облегчиттранспортировку...

– Я и не пьяна вовсе, – выговорила Лара довольнотрезво. – Как компот...

– Привстаньте-ка, радость моя, – посоветовал ей Мазур.

– Сейчас...

Она бравенько встала – и тут же завалилась вправо, к стенке,приникла в уголке да так там и осталась, посапывая, закрыв глаза.

– Вот и жить стало спокойнее... – сказал Мазур. –Хорошо едем, господа, бывало хуже...

– Да уж, – с чувством сказал немного оттаявшийКацуба. – Баян бы сюда, я бы им изобразил...

Вслед за стаканами от ряда к ряду уже путешествовала гитара,на которой каждый изощрялся в меру своих способностей – даже толстенная соседкаКацубы, колотя по струнам пальцами-сардельками, выдала нечто рифмованное,пытаясь изобразить басистым голосом томную печаль. Франсуа косился на всепроисходящее чуточку брезгливо, эстет доморощенный, и Мазур исключительно впику ему перехватил гитару у толстухи: в кои-то веки чувствуешь себя так простои непринужденно, словно и не на задании вовсе:

И снова злой поток,

И снова в спину нож.

Скрипучий шепоток —

От сплетен невтерпеж.

Но это для меня,

Как талая вода:

Из разных мы конюшен, господа!

Судя по несколько натянутой улыбочке Франсуа, он, не будучидураком, прекрасно понял не столь уж тонкий намек. Чтобы не осталось никакихнедомолвок, Мазур переключился исключительно на него, выплескивая всераздражение навязанным с о с е д о м:

Властители судеб,

Опять между собой

Деритесь, милые,

Я отвергаю бой.

На поводу у вас

Не буду никогда —

Из разных мы конюшен, господа!

Франсуа смотрел на него исподлобья, усмехаясь одними губами.Мазур старался, насколько позволяла расстроенная гитара: