Я посмотрела на часы. Восемь. «Львы» как раз выходят на сцену. Не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть залитую огнями рампы сцену. В центре – у микрофона – Энрике, страстный и вдохновенный; кудрявый здоровяк Тео – устрашающий снаружи, но внутри плюшевый, как его медвежье имя – с гитарой; и за ударной установкой ангелоподобный Лионель. У всех рубашки расстегнуты на груди, брюки низко сидят на бедрах, ритмами, выбиваемыми голосом и инструментами они заводят толпу, кайфуя от самих себя.

Я должна быть там. Петь вместе с ними, выплескивать апатию и тревогу, поглощавшие меня, кричать свою боль. Это бы помогало, я знаю, мне стало бы легче, но я не в силах была заставить себя подняться, одеться, куда-то пойти.

Я так устала.

В моей скорлупке так безопасно. Спокойно. Я провела рукой по бархатистой обивке дивана. Ворсистая ткань щекотала подушечки пальцев, успокаивала.

Уже март.

Январь просочился сквозь пальцы, растаял сезонными дождями февраль, на обочине дорог расцветала весна и проститутки в ярких юбках, и только мне не становилось легче.

По утрам просыпалась уже уставшей, больной. Мне ничего не хотелось, ни работать, ни готовить, ни читать, ни наряжаться. Только лежать в одиночестве. Не думать, пребывая в тусклом полусне, ни в коем случае ни с кем не разговаривать. Но это было невозможно – не вставать с постели. Однажды я уже позволила себе сломаться, выпасть из жизни, заставить всех переживать, забросить ребенка. Но в этот раз такое не повторится. У меня была работа, внимательный Джуд, ребенок-подросток, переживающий трудный период, дотошные родственники, а еще Майк. И Роуз. Я хорошо приловчилась всем лгать, но её было обманывать труднее всего. Она присматривалась ко мне так внимательно, так серьезно, как будто решала сложное уравнение. Не раз мне казалось, что она вот-вот спросит, а я не смогу ей ответить и… Что будет дальше, я не знала. Я не хотела, чтобы она догадалась – и в то же время жаждала этого. Иногда мне казалось, что я посадила себя в клетку и сама же и стерегу, очень хорошо стерегу, но иногда пленница, томящаяся внутри, умудряется посылать на волю сигналы бедствия.

Тем не менее, с Роуз и Майком я вела себя осторожней всего. Сводила встречи к минимуму, раз за разом выдумывая отговорки все более изобретательно. Но когда они все-таки приезжали, я, задержав дыхание на 48 часов, становилась прежней: веселой, легкой, беззаботной, чтобы к концу выходных упасть в кровать высосанной как пустое яйцо.

Маска бодрости и радости, старательно натягиваемая мной при приближении знакомых, требовала невообразимых усилий, вычерпывала меня до дна, но пока я держалась.

Зазвонивший телефон вывел меня из оцепенения. А вот и Роуз, легка на помине. Она звонила уже третий раз, но я не поднимала. Накануне я сказала ей, чтобы она не приезжала, потому что нашу группу позвали завтра петь на свадьбе. Нас и правда звали, только вот я нигде петь не собиралась.

Если только пить.

Кола закончилась, и я долила себе остатки чистого алкоголя. Эта бутылка закончилась слишком быстро, но я до сих пор не чувствовала ни отупляющего опьянения, ни приятной сонливости. Последнее время мне не удавалось заснуть без помощи виски. Терапевт, которой я пожаловалась на проблемы со сном, задала мне несколько вопросов и выписала мне рецепт на три месяца. Но волшебные пилюли почему-то подошли к концу гораздо раньше. Иногда, в такие вот свободные вечера, когда я была одна и совершенно нечем было заглушить мысли, я принимала чуть больше положенной дозы и сейчас у меня осталось только пять таблеток.

Я задумчиво покрутила в руках баночку. А если выпить все сразу? Просто ради интереса? Пяти маленьких шариков недостаточно для того, чтобы не проснуться утром, но может быть, будет достаточно, чтобы проспать до утра без снов?

«Ты не можешь так рисковать. Это опасно.»

Я кивнула своим мыслям, и вытряхнула первую таблетку. И остальные.

Они лежали у меня на руке, круглые, ровные, гладкие как сахарные конфетки. Сейчас их мало, но что, если бы их было много, много больше? Смогла бы я выпить? Что чувствуют те, кто решается? Или, правильнее спросить, что не чувствуют?

Я собрала таблетки губами с ладони, проглотила, запила виски. Устроившись поудобней на боку, подтянула плед повыше. Лекарство действовало быстро – гораздо быстрей обычного. Видимо, сказывалось то, что я была порядком пьяна. Я чувствовала, как медленно расслабляются мышцы и сознание проваливается в водоворот сна.

Я уже почти отключилась, как в дверь позвонили. Внутренне вздрогнув, я не пошла открывать – тело было тяжелым, чужим. С трудом удерживая глаза распахнутыми, всё ждала, когда звонки прекратятся, но они не умолкали. На полу завибрировал телефон. Вдруг наступила тишина, но через мгновение хлопнула задняя дверь, у которой была ненадежная защелка. Об этом знало всего несколько человек…

– Какого дьявола ты не открываешь и не берешь трубку, я же вижу, что у тебя горит… Me cago en Dios[161], Ева, что ты натворила!

Энрике.

Трясет меня за плечи, кричит, одновременно пытаясь прощупать пульс:

– Сколько ты выпила таблеток, отвечай, глупая ты идиотка!

Еле ворочая языком, я спросила, с трудом фокусируясь на его расплывающемся лице:

– Почему ты не в клубе?

– Por que cono[162], это все, что ты хочешь мне сказать? Почему я не в клубе? Сколько ты приняла таблеток?

– Пять, – я была ужасно вялой, а язык, казалось, распух и с трудом помещается во рту. – Я не… не бойся… просто…хочу спать.

И я уснула у него на руках.

Я помню, как он будил меня несколько раз за ночь, задавал вопросы, трогал лоб, давал воду. Когда я проснулась самостоятельно, уже было восемь утра, а Энрике дремал у меня в ногах, уронив голову на подлокотник. Потерев пересохшее лицо руками, я ушла в туалет, потом приняла душ, смыв пот и неприятных запах лекарств и спиртного, почистила зубы. Когда я вернулась в гостиную, друг уже не спал, набирая кому-то сообщение. Я подала ему чистое полотенце:

– Наверняка же тоже хочешь освежиться. А я пока сварю кофе.

Энрике проглотил вертящиеся на языке слова, кивнул мне и ушел в ванную.

Когда он вернулся через пятнадцать минут, я еще не успела придумать ничего, что могла бы ему ответить. Положив локти на стол, смотрела в чашку, надеясь в ней утонуть.

Против ожидания, друг не стал ругаться. Голос его звучал мягко, сочувственно.

– Что происходит, mi alma? Расскажи мне, мы что-нибудь придумаем.

Я покачала головой. К сожалению, это так не работает.

– А если я скажу, что все хорошо и я просто не могла уснуть?

– Я слишком люблю тебя, чтобы сделать вид, что в это поверил. Это ведь не первый день тянется. Я не был уверен…до вчерашнего вечера.