Они мчались на горячих арабских скакунах, купленных накорабле, а на привалах словно поджидали те, кто безуспешно пытался мешать ираньше. Рагдай несколько лет не садился на коня, теперь отдался скачке сликованием, восторгом, как мальчишка. На корабле вроде бы и не двигаешься, атут земля мелькает под копытами, впереди стремительно вырастает подлесок,бросается навстречу, расступается и пропадает сзади, а впереди все новое,внезапное…

– Это что, – крикнул Рагдай на скаку, – в старину,говорят, люди вовсе на Змеях летали!

– Брешут, – откликнулся Залешанин.

– Что?

– Брешут, говорю. Старикам да не приврать? Мол, в их временагорами двигали, а придет молодежь, что всемером одну соломинку будут поднимать…Ты вот и сейчас соломину не поднимешь.

Ветер срывал слова с губ и уносил, оба слышали толькообрывки и понимали друг друга больше по крикам, взмахам руки, взглядам.

Однажды, когда скакали в ночи, полыхнуло внезапное зарево.Воздух колыхнулся от глухого раздраженного рева. Дрогнула земля, а кони прижалиуши. Залешанин чувствовал, как могучий жеребец, любитель подраться с другимижеребцами, дрожит под ним, как трусливый щенок. Даже в бою он бил врагакопытами и рвал зубами, а здесь…

– Что там? – спросил он тревожно.

Над темными вершинками деревьев поднялось багровое облако,словно там внезапно взметнулся гигантский костер-крада. Рев повторился, ужетише, ворчливее. Вдогонку за расплывающимся первым облаком поднялось еще, поменьше,но ярое, пурпурное, осветившее вершинки старых дубов, что сейчас казалисьтолько красными.

Рагдай, оторвавшись от сладких дум, поморщился:

– Змей.

– Змей? Чего он там?

– А чего ему там не быть? – огрызнулся Рагдай.

– Ну, ежели Змей Горыныч, то должен в горах… Да и норы лучшев горах копать…

– Брось, – отмахнулся Рагдай. – То ли клад особыйсторожит, то ли еще чего… Будет время, сходи узнай. Пока другие не опередили.А сейчас не мешай.

Он углубился в думы, но Залешанин видел по лицу витязя, чтоне о славе грезит, не о богатой добыче, а о женских руках, что обхватят емушею, снимут шлем, вытрут пот со лба… Вон глаза стали такие, что, сними с негосейчас все, не заметит, в киевские ворота въедет голым…

Кони неслись мимо высоких скал, дорожка тянулась каменистая,по другую сторону вместо скал громадились массивные округлые камни, словногигантская рыба проглотила их и долго слюнявила во рту, сглаживая острые края,наконец выплюнула – гладкие, блестящие, обкатанные.

Над одним из таких камней поднималось лиловое облако. Воздухструился волнами, подрагивал, будто от камня поднималось тепло. Рагдайперехватил взгляд Залешанина, отмахнулся:

– Под тем камнем меч-кладенец или еще что… Не бери в голову.

– Чо?

– Камень все равно не подымешь, а пуп порвешь.

Кони неслись резво, поворот отгородил от гряды валунов,Залешанин запоздало подумал, что можно бы и попытаться, вдруг да поднял бы.Зачарованный меч! Было бы чем хвастаться…

Лицо Рагдая было каменным, но Залешанину почудиласьнасмешка. Мол, только и хвастаться, ибо мечом-то владеть уметь надобно. Это нетвоя оглобля.

Пристыженный, он постарался поскорее забыть о чудесномкладенце, тем более что диковинки попадались на каждой версте: то каменныйчеловек выглянет, то Змей с тремя головами пролетит, то стайка голых девок возере плещется, зеленые волосы распустили, руками машут, мол, давайте, парни, кнам, мы свободные…

Высоко в небе заливался жаворонок. Залешанин за­кинулголову, щурился, разыскивая маленького певуна, вдруг насторожился, долговсматривался, наконец сказал неуверенно:

– Чтой-то мерещится… Наверное, от голода.

– Ты ж только что ел! – изумился Рагдай.

Высоко по синему небу летело что-то странное.Присмотревшись, они с трудом различили карлика с длинной седой бородой, вогромной чалме, широких синих шароварах, даже сафьяновые сапожки рассмотрели.Борода свисает ниже его сапог, а там, вцепившись как рак, висел человек. Одеждапоблескивает, из чего Залешанин понял, что человек в доспехе или хотя бы вкольчуге с парой булатных пластин. И в шлеме, вон как сверкает!

В правой руке неизвестного витязя искорка, явноразмахивал мечом, но даже Залешанину было ясно, что не ударит колдуна-карлика,иначе оба рухнут с высоты. А карлик таскает под облаками в надежде, что утого ослабнут пальцы, соскользнет…

– Ничего себе, – выдохнул он. – Это ж какухватиться надо!.. У него руки как у того больного рака, которым тыпытался меня отравить.

Рагдай сказал знающе:

– Он бороду на кисть намотал. Так держаться легче.У них сейчас кто кого пересилит. Карлик тоже устанет, но, как толькоопустится на землю, тот с мечом его сразу же… Или даст по голове, сунет вмешок, чтобы в Киеве хвалиться диковиной…

В голосе витязя сквозило восхищение. Он провожал долгимвзором летящую пару, пока те не скрылись из виду в сторону востока. Залешанинпокачал головой:

– В поле схлестнуться с каким дурнем, я еще понимаю… ночтоб вот так оттуда землю увидеть? Нет, такие подвиги не по мне. Лучше ужсмердом. Что за чудище с такой бородой?

Рагдай и без того ехал, усиленно гоняя морщины на лбу. Глазастали задумчивыми, а голос нерешительным:

– Слыхивал о некоем колдуне Черноморде… Где-то на Востокеживет, чародей могучий, даже шапка-невидимка есть… Видать, кто-то из нашихотважился схлестнуться.

Залешанин подумал, предположил:

– А может, по нужде пришлось.

– По чести, – возразил Рагдай.

– По чести так по чести, – не стал спорить Залешанин.

Белоян отшатнулся от чары, где на тяжелой маслянистойповерхности отвара возникали и пропадали привычные рожи нежити, кикимор, мавок,но внезапно их как смело огромным веником, а из черноты уставились страшныеглаза, полные нечеловеческой злобы, а губы уже сложились для заклинания.

Дрожащими пальцами бросил в отвар щепотку чаги, истолченнойсо сгинь-травой, взметнулся синий дымок, словно порошок упал на раскаленнуюнаковальню, поверхность отвара снова стала ровной и чудовищно неподвижной, хотяБелоян чувствовал, как вздрагивает даже пол.

– Оставайся здесь, – велел он отроку. – Если сноваувидишь что-то… брось еще чаги! Только голову отверни, иначе… сам знаешь.

– Отвернуть? – переспросил бледный отрок.

– Отвороти, – поспешно поправился Белоян, который самтребовал точности в словах, ибо на точности держится любое заклинание.

Отрок, бледный и серьезный, кивнул так судорожно, что лязгнулизубы. Он знал, что стряслось с прежним помощником верховного волхва, и от одноймысли о таком все тело начинало трястись, как осиновый лист на ветру.