Алеша подбежал, суетился, что-то приговаривал, но всадник нешевелился.

Чуя недоброе, Добрыня бросился к коню. Илья Муромец с трудомподнял голову, в лице ни кровинки, губы шелохнулись, но слов Добрыня нерасслышал. Вдвоем с Алешей стащили с седла, понесли к сторожке и уложили близжарко полыхающего костра. Алеша принялся стягивать кольчугу, вскрикнул, едва незаплакал от жалости.

Кровоподтеки испятнали тело старого богатыря так, что весьпокрылся красно-лиловыми пятнами. Когда Алеша коснулся бока, Илья охнул ипростонал сквозь зубы.

– Ребро, – сказал Добрыня. – Боюсь, что хоть одно,да сломано…

– То-то он не привез его голову, – прошепталАлеша. – С таким противником еще не приходилось… Пригляди за ним, а ясмотаюсь туда. Коня заберу, в карманах пошарю.

Выхватив горящую головню из костра, он кинулся к своемуконю, а Илья прошептал вдогонку:

– Останови дурня…

– Что? – не понял Добрыня.

– Останови, говорю… Иначе сам без головы останется.

– Так тот… еще жив? – ахнул Добрыня. Он быстроповернулся, Алеша уже прыгнул в седло, заорал, страшно напрягая жилы: –Назад, дурак! Куда спешишь поперед батьки?.. Мигом сюда!!!

Алеша подъехал бочком, обиженный и насупленный. Факел в егоруке сыпал смоляными искрами.

– Ты чего? Сам поедешь?

– Слезай, говорю. Илья говорит, тот еще жив. Так покаразошлись…

Алеша, не сводя изумленных глаз с распростертого богатыря,замедленно слез, но руки с седла не снял, готовый в любой миг сновавзапрыгнуть.

– Он цел, – прошептал Илья с натугой. – Целый деньбились, у меня руки задубели… А ему хоть бы хны. Если и устал, то неподает виду. Но сил у него на тебя хватит… Мы разошлись на ночь, а утромпродолжим… Останется кто-то один.

Факел вывалился из ослабевших пальцев поповского сына.

Утром Муромец выглядел еще хуже, чем вечером. Кровоподтекистали сизыми да лиловыми, ссадины покрылись коричневой коркой, но все равно отлюбого движения из-под корки сочилась сукровица. Добрыня разрывался отсочувствия, видя, как старый богатырь идет к коню прихрамывая, пошатываясь.

Алеша подскочил, помог взобраться в седло. Добрыня сказал,опережая Алешу:

– Илья… Подумай, может быть, все-таки лучше мне?

– Ты его видел, – буркнул Илья.

– Да, но… Ты его тоже потрепал!

– Нет, – пробурчал Илья. – Я бой начал, ядолжен и завершить. Нечестно иначе.

Он повернул коня, тот тоже косил печально глазом, но,выстоявший в битвах, спорить не стал, потрусил в ту сторону, где в ночи Добрынявидел огонек костра. Алеша за спиной Добрыни прерывисто вздохнул:

– Как думаешь?

– Илья должен победить, – сказал Добрыня с твердостью.Он старался, чтобы голос прозвучал уверенно, но, похоже, перестарался.

Алеша снова вздохнул:

– Он всегда побеждал… Но не может человек побеждать всюжизнь.

– Почему?

– Волхвы говорят, что на силу всегда находится еще большаясила… К тому же Илья уже не так молод. Сила еще есть, но тяжеловат,ловкость потерял…

Добрыня взглянул с удивлением, щеголеватый поповский сынбыстро взрослеет, ответил ему по-взрослому:

– Если по правде, то всем нам сгинуть в поле. Если кто недогадается уйти раньше.

– Куда?

Добрыня пожал плечами:

– Где решает не сила. В летописцы, волхвы, калики,отшельники… А кто вовсе устал и душой, тому сидеть на завалинке подсолнышком.

Он поймал на себе скользящий взгляд Алеши. Тот помялся,спросил:

– А правда ли, что ты сам однажды уходил из богатырей?Снял доспехи, надел тряпье, скитался по дорогам с нищими?

– Не с нищими, – поправил Добрыня, – а с каликами!А калики – это странный народ… Кого там только не встретишь.И богатырей посильнее нашего Ильи, да только не хотят за оружье браться, имудрецов повыше нашего Белояна, да только еще большую мудрость ищут, и простообезумевших, сумасшедших… а может, не сумасшедшие они, а забредшие в своихисканиях так далеко, что для нас они уже не от мира сего… Ты все хочешьспросить, почему я вернулся? Да не от силы вернулся, а от слабости! Намногопроще мчаться на коне, махать мечом, сшибаться грудь в грудь… не ломать головунад загадками бытия. И не так страшно. А то, бывало, такая безднаоткроется…

Он зябко передернул плечами. Лицо слегка побледнело, синиеглаза неотрывно смотрели в ту сторону, куда ­уехал старый богатырь.

Небо подернулось розовой коркой, словно там затягиваласьрана, потом розовое сменилось темно-багровым, и сердце Добрыни застучалотревожнее. В груди росла недобрая тяжесть. Алеша то взбегал на самый верхбашенки, долго вглядывался, то спускался кубарем, спешно седлал коня, готовыймчаться на выручку старого богатыря…

Добрыня даже не останавливал, у молодого богатыря хваталоума и чести, чтобы останавливаться, пусть даже уже держась за седло.

Звезды начали проступать на темнеющем небе, когда услышалистук копыт. Удары о землю звучали так редко, что Добрыня не заметил, какстиснул кулаки и задержал дыхание. Почудилось, что следующего удара уже небудет…

Алеша перескочил через костер, кинулся в темноту. Там усталофыркнул конь, прогудел голос, густой и такой слабый, что Добрыня почтиусомнился, что на том коне Илья. Когда из тьмы в освещенное костромпространство выдвинулась тяжелая громада богатырского коня, Алеша шел устремени. Добрыня с ужасом увидел, что старый богатырь почти свалился с коня.Алеша удерживает его в седле с великим трудом.

Вдвоем стащили тяжелое тело на землю, поспешно снялидоспехи, сапоги. Илья почти не дышал, бледный и без кровинки в лице. Добрыня иАлеша старались не смотреть друг на друга. Привыкли видеть широкое торкское лицостарого богатыря суровым и налитым здоровой кровью, а сейчас слаб как ребенок,а когда забывается, то стонет сквозь зубы тихо и жалобно…

К старым кровоподтекам добавились новые. Все тело всинюшных пятнах с лиловыми разводами. Кое-где сочилась кровь, Добрынястрашился, что мощные удары чужака достали и внутренности.

– Он убит, – сказал он утвердительно.

Глаза Ильи почти ничего не видели на распухшем лице. Израссеченной брови сочилась кровь, правую сторону обезобразил кровоподтек,перекосивший все лицо. Когда Добрыня осторожно потрогал левый бок, Илья охнул изадержал дыхание. Только бы не сердце, подумал Добрыня в страхе. А ребрачто, ребра нам всем ломали…

– Он убит? – спросил он снова.